Две другие не поднявшие голов фигуры сидели также не особенно далеко и резко выделялись чёрной одеждой среди белых одеяний. Меня уже давно поразило, что среди людей в белых одеждах за этими двумя столами сидело по одной чёрной фигуре. Что касается человека, похожего на Дартана, то он был одет в нечто вроде рясы голубовато-дымчатого цвета, и на груди его была крупная голова сфинкса, вырезанная из опала и висевшая на цепочке из мелких головок сфинкса такой же работы, как подаренная мне Дартаном цепочка. Только все головки на его цепи были опаловые и чудесно переливались голубыми, дымчатыми, кроваво-красными огнями, очень красиво смотревшимися на его переливчатой рясе.

Я, пожалуй, только теперь понял, что выражение ненависти и вызова, сквозившие во взглядах, которые он несколько раз бросил на меня, относились не ко мне, а к моей цепочке и пластинке. Нечто вроде мимолётного опасения за своё бессилие выполнить поручение Дартана снова мелькнуло во мне, но толчок от Наталии Владимировны вовремя вернул меня к сосредоточенности. Не знаю почему, но в памяти моей встала картина обеда у Строгановых в Константинополе, Браццано, борьба его с сэром Уоми и всё последовавшее за нею. Мне показалось, что данный момент не только так же важен, но даже много серьёзнее для Иллофиллиона и трёх склонившихся за столами фигур. Стремительно собравшись весь в комок мольбы, я мысленно воззвал к Флорентийцу и почувствовал Его мгновенный ответ. Мало того, я понял, что Андреева ощущает в эту минуту много больше моего, что она зовёт Али, и я увидел Его высоченную фигуру рядом с Иллофиллионом и настоятелем, вставшим со своего места и благоговейно, крестообразно сложившим руки на груди. Я отчётливо видел чудесное лицо Али, его прожигающие глаза, чувствовал необычайную силу, исходившую от него и наполнявшую весь зал его особенным магнетизмом [6] , но я не был уверен, что все видели Его фигуру. И в то же время я не сомневался, что все чувствовали присутствие особой силы, так как решительно все вытянулись в струнку, казались собранными в своём внимании, в подъёме и вдохновении, каких в них не было раньше.

Три склонённые фигуры, которым, казалось, уже нельзя было больше сгорбиться, съёжились в сплошные комки, напоминая уродливые, огромные грибы, и низко опустили головы.

Улыбнувшись всем глядевшим на него людям, теперь счастливым и радостным, Иллофиллион сказал:

– Мои дорогие братья и сёстры, мои любимые друзья, когда-то спасённые Светлым Братством через встречу со мной. В эту великую минуту совершился для вас поворот в вашей внешней судьбе – параллельно повороту в вашей внутренней жизни. Вы долго боролись с тёмными силами, которым когда-то послужили, долго не могли вырваться из их власти. И не потому, что тёмная сила могла проникнуть сюда. Нет, сюда, в это защищённое место, она проникнуть не могла. Но вы носили память о ней, как оттиск калёной печати в ваших сердцах. Вы не могли простить до конца тем лицемерам, которые, прикрываясь дружбой и преданностью вам, использовали ваше простодушие для своих гнусных и даже ужасных целей.

В эту минуту, окружённые любовью высоких Светлых Братьев, вы нашли силу не только простить им, но и благословить их, принять их несчастье как урок себе, в своё доброе сердце, помолиться за них, и мгновенное озарение совершило чудо: вы стали радостными, а став радостными, нашли и новый путь к освобождению – творчество вашего сердца. В этот момент ни один из вас не остался сидеть, вы встали, потому что сила радостной гармонии подняла вас. Вы чувствуете, как всё существо каждого из вас вбирает в себя новые вибрации силы, до сих пор недоступные вам. Вы испытываете счастье жить, вы ощущаете величайшую из радостей человека: невидимое единение Духа с видимыми формами окружающих людей.

Вы много лет боролись и разыскивали тропу – каждый свою собственную, индивидуально неповторимую, – к творчеству или духовному освобождению, и вот в единое мгновение совершился поворот в вашей судьбе: вы нашли эту тропу и вступили на неё. Запомните навсегда этот покой, тот благостный мир, которые наполняют вас в эти минуты. Эти минуты счастья и есть минуты полного самообладания, когда в вас раскрылась и двинулась к действию ваша Любовь. Теперь вы свободны Духом. А потому вы свободны и телом. Вы больше не нуждаетесь в тех внешних обстоятельствах, в которых вы жили здесь. Вас больше не надо защищать, теперь вы будете защищать всюду встречных. Вы свободны. Каждый из вас может выбрать себе любую форму внешней жизни в любом месте планеты или оставаться здесь. Любая форма труда будет вам предоставлена, и в любое место Земли, в какое пожелаете, вы будете доставлены.

Мой вам последний завет: где бы вы ни жили, каким бы трудом вы ни занимались, каких бы людей вы ни встречали, никогда не думайте, что одни лишь тяжёлые внешние обстоятельства подавляют и губят людей. Впишите в своё сознание, в сердце, в память навечно, что все внешние обстоятельства каждого человека, какими бы они ни были, как бы тяжелы они ни казались вам и поставленному в них человеку, все – повторяю – его обстоятельства защищают его вечную жизнь, а не подавляют или губят её. Помните вечно о величии и ужасе человеческих путей, благословляйте их, не делая в них разницы. Ибо и те, и другие отныне одинаково священны для вас. Примите благословение Любви, посылаемое всем вам Светлым Братством, примите мир, радость и помощь его как привет вашей новой жизни и не забывайте: оно признало вас равными себе. И да не огорчат вас больше никакие отрицания ваших доблестей и талантов; да не нарушит вашей внутренней гармонии никакое непризнание вас людьми. Будьте благословенны именем Светлого Братства – мир вам!

Иллофиллион благословил всех и низко, касаясь земли рукой, поклонился всем.

– Идите, друзья и братья, радуйтесь счастью возвратить Жизни те дары и таланты, которые Она дала вам в веках, и, очищенными, приносите во все дела и встречи не себя в талантах, но таланты в себе.

Глаза стоявших людей сияли, точно лампады. Казалось, им жаль было оторвать взгляд от сверкавшего красотой и мощью лица Иллофиллиона. Медленно они поклонились ему и стали выходить из трапезной. Только сейчас я понял, что дверь в трапезной была одна, именно та, широкая, через которую мы вошли.

Люди выходили поодиночке, и каждый отдавал два поклона: настоятелю и нам всем. Все мы, следом за Иллофиллионом, отвечали на их поклон. Я видел, как рука Али благословляла каждого выходившего, я слышал, как каждому Он говорил одно или несколько слов. Я понимал, что в этих словах Али определяет каждому предстоящий ему труд и место для его новой жизни. Но я понимал это духом, а не своей телесной формой. Мне казалось, что Флорентиец даёт мне это понимание и приказывает передавать каждому Его благословение, Его такт и мир.