В начале 2010-х годов региональная среда продолжила ужесточаться, постепенно усложняя балансирование Минска и Киева. Россия и ЕС, будучи заинтересованы в политическом сближении с постсоветскими государствами, поставили его «оплату», т.е. предоставление соответствующих экономических выгод, в зависимость от институализации сотрудничества. Иными словами, Брюссель и Москва увязали экономические отношения с участием Минска и Киева в региональной интеграции.

Со стороны ЕС таким интеграционным «предложением» стало «Восточное партнерство», которое, по мнению российских экспертов, было ориентировано на освоение ресурсов СНГ и установление контроля над этим регионом совместными усилиями Евросоюза, блока НАТО и США [Косикова, 2008]. Во многом такие выводы основаны на условиях создания ассоциации с ЕС, предполагавшей перенос европейского законодательства и технических регламентов на национальный уровень ассоциированных партнеров. Реакцией России на активность ЕС стало обновление ТС и ЕЭП, создание ЕАЭС, который должен был стать новой институциональной опорой постсоветской реинтеграции и прийти на смену «размытым» и менее эффективным объединениям (СНГ, ЕврАзЭС, Союзное государство).

Дополнительным вызовом для Минска и Киева, а точнее – для их внеблоковости и многовекторности, стало то, что отношения и траектории развития Россия и ЕС становились все более разновекторными, причем не только на политико-экономическом, но и на общецивилизационном уровне, включая такие важные аспекты, как культурно-ценностный и отношения в области безопасности. Особенно здесь следует отметить военную сферу. Хотя экономическая интеграция оставалась формально отделенной от военно-политических блоков, опыт и восточноевропейских стран ЕС, и многих стран бывшего СССР показал, что в подавляющем большинстве случаев экономические вопросы обсуждались в комплексе с расширением НАТО. Это означало, что суверенные и до определенного времени внеблоковые Беларусь и Украина превращались в объекты повышенного интереса военных структур, коими с российской стороны являлась ОДКБ, а со стороны стран Запада (где совместно с ЕС присутствовали США) – НАТО, вплотную приблизившаяся к белорусским и украинским границам в 2004 г.

В 2014 и 2015 гг. конкуренция России и Европейского союза на постсоветском пространстве достигла своего апогея, а их отношения вышли на принципиально новый уровень экономической конфронтации и политической бескомпромиссности. Правда, пока речь все же не идет о возвращении к состоянию «холодной войны», и политики с обеих сторон стараются подчеркнуть этот нюанс. В целом можно говорить об очередном ужесточении региональной среды, но при сохранившихся возможностях для Минска и Киева искать себя (и внешние ресурсы) через балансирование между Россией и ЕС.

Таким образом, можно подытожить, что региональная среда в Восточной Европе в 1991–2014 гг. не просто создала условия для балансирования двух постсоветских стран между Россией и ЕС. Именно региональная среда вынудила их к проведению этой политики, заставила отвечать на поставленные вызовы для защиты своей независимости и интересов в трудный для себя переходный период. В то же время региональная среда не объясняет разность внешнеполитических стратегий Минска и Киева. Очевидно, причины их отличности следует искать во внутренних процессах, происходивших в каждой из стран.

В отличие от региональной, внутренняя среда Беларуси и Украины, несмотря на схожесть базовых условий перехода к независимому государственному строительству и развитию, в каждом случае была индивидуальной и развивалась по особенному сценарию. Именно здесь кроется разность восприятия Минском и Киевом внешних угроз и вызовов, что в конечном счете и привело эти страны к различным формам балансирования между Россией и ЕС. В рамках данного исследования мы рассмотрим различия между этими странами с трех точек зрения: политической, экономической и общественной.

В случае Беларуси политическое развитие шло путем медленной эволюции и сохранило этот тренд до сегодняшнего дня. В первые годы своего существования страна переходила к многопартийному парламенту, в котором были представлены самые разные силы. Следствием такого многообразия взглядов и сил, их сложного взаимодействия стала неустойчивость политической системы, в которой ни одна партия не имела поддержки, достаточной для принятия важных решений по вопросам строительства молодого государства (схожие проблемы в 2000-е годы не единожды испытывала и Украина).

Безвекторное развитие политической системы Беларуси усугублялось крайне низкой политической сознательностью населения, которое в первой половине 1990-х годов еще попросту не идентифицировало себя как независимую нацию, способную влиять на развитие страны. Как результат – уже к середине 1990-х годов стало крепнуть понимание, что подобная политическая система неэффективна. Нагляднее всего это подтверждали многочисленные социально-экономические проблемы, а также неспособность правительства найти выход из экономического кризиса.

Для преодоления слабости политической системы было решено создать пост президента, чтобы определить вектор дальнейшего развития страны. Однако итоги выборов, прошедших в марте 1994 г., были весьма неожиданными. Победу одержал малоизвестный депутат парламента А. Лукашенко. При этом вопреки ожиданиям победа кандидата, не представлявшего широкую политическую силу (партию или движение), не позволила решить старые проблемы и, более того, – сделала белорусскую политику еще противоречивее. Парламент страны по-прежнему сохранял значительные полномочия, что ограничивало свободу действий президента и его администрации.