Во всем гареме ты одна Могла б еще мне быть опасна. . (IV, с.141).

Если бы поединок соперниц развертывался на условиях Заремы, она была бы непобедима: она в своем роде совершенство. Мария, помимо своего желания, победила не потому, что она лучше, а потому, что она другая. Ее смиренность, кротость, пассивность именно в силу своей исключительности для гарема становятся притягательными в глазах Гирея.

И все-таки в приеме умолчания, приеме вполне эффективном, который позволил показать Марию через отношение к ней Гирея и Заремы, можно отметить и другую его сторону: величие героини постигается рационально, ей недостает собственной теплоты. Приоритет Марии в системе образов, который утвержден сюжетом и всем пафосом поэмы, декларируется, но умозрительно.

Еще существеннее, что буквально сразу по завершению поэмы детали, использованные в портрете Марии, повторяются Пушкиным с пародийным оттенком. "Бахчисарайский фонтан"' закончен осенью 1823 г., об отсылке рукописи Пушкин сообщает Вяземскому 4 ноября. А в работе в это время находится вторая глава "Евгения Онегина": именно в ноябре пишутся строфы, посвященные Ольге.

В непосредственно изображенном портрете Марии совсем немного деталей. Отмечено, как любимую дочь растил старик-отец:

Одну заботу ведал он,

Чтоб дочери любимой доля

Была, как вешний день, ясна,

Чтоб и минутные печали

(99)

Ее души не помрачали,

Чтоб даже замужем она

Воспоминала с умиленьем

Девичье время, дни забыв,

Мелькнувшим легким сновиденьем (IV, с. 135). Та же детская легкость и беззаботность отличают Ольгу. Оговаривается та же родительская забота и замкнутый в самом себе мир:

В глуши, под сению смиренной,

Невинной прелести полна,

В глазах родителей она

Цвела, как ландыш потаенный,

Незнаемый в траве глухой

Ни мотыльками, ни пчелой (V, с.39). Ольга - вечное дитя, совершенно лишенное развития:

Всегда скромна, всегда послушна,

Всегда как утро весела,

Как жизнь поэта простодушна,

Как поцелуй любви мила...(V. с.40). Еще откровеннее проступает сходство в портретах героинь. Вот как описана Мария:

Все в ней пленяло: тихий нрав,

Движенья стройные, живые

И очи томно-голубые (IV, с.135-136). А так Ольга:

Глаза как небо голубые;

Улыбка, локоны льняные,

Движенья, голос, легкий стан,

Все в Ольге... (V, с.40).

Правда, есть одна резко контрастирующая деталь. Мария - натура художественная:

Природы милые дары

Она искусством украшала;

Она домашние пиры

Волшебной арфой оживляла...(IV, с. 136). Ольга абсолютно глуха к искусству:

Поклонник славы и свободы,

В волненье бурных дум своих,

Владимир и писал бы оды,

Да Ольга не читала их (V, с.79). Она не возражает лишь когда ее жених "летучие листки альбома Прилежно украшает ей..." (V, с.76). Увы, описание рисунков и записей Ленского свидетельствует о том, что они вполне соответствуют жанру описание конкретного альбома тут же переходит в описание типового альбома уездной барышни.

Разумеется, в искусстве нет случайных деталей: поэтичность Марии и глухота к поэзии Ольги влияют на общее отношение к ним. И (100) все-таки дело не в деталях, а в пафосе повествования: детали могут выступать в роли мотивировок, но пафос состоялся бы и без мотивировок. Высокая нота в изображении Марии выдержана последовательно. Приязненные слова в адрес Ольги - комплименты, которые могут отменяться, причем настолько резко, что проецируются на образ Марии. Портрет Ольги не дописан и прерывается многозначительной оговоркой:

.. но любой роман

Возьмите и найдете верно

Ее портрет: он очень мил,

Я прежде сам его любил,

Но надоел он мне безмерно (V, с.40). Какое "прежде"? В только что завершенной поэме! И как решительно заявлено: " надоел он...". Просто невероятно!

Как объяснить обнаруженный парадокс? Может быть, срабатывает особенность пушкинской психологии творчества: закончив работу, поэт ощущает потребность освободиться от наваждения образов, в мире которых он жил, и достигает этого с помощью юмора. Это относится и к Зареме. Вяземскому, издававшему поэму, не нравился эпитет "язвительные лобзанья". Пушкин не возражал против замены на "пронзительные", поясняя: "Это будет ново. Дело в том, что моя Грузинка кусается, и это непременно должно быть известно публике"(Х, с.62). Если страсть героини только в том, что она кусается, то возникает комический оттенок. Но Зарема - подлинно страстная женщина, образ трагический; шутливый комментарий снижает ее образ. Характерно, что ирония в адрес Заремы прозвучала лишь в интимном письме к другу, тогда как ироническое снижение портретов Марии-Ольги осуществлено публично; первое - не более чем шутка, второе всерьез.

Может быть, Пушкин как художник недоволен образом Марии и поэтому пародийно снижает его? Основание для такой версии имеется - отсылка к "любому роману". Только если это принять за ответ, ясности не прибавляется, поскольку возникает новый вопрос: почему же Пушкин в портрете героини удовлетворился шаблонными чертами и не нашел черт оригинальных. И мы возвращаемся к исходному: антитезы героинь, очень важной в системе образов поэмы, нет в сердце поэта, и Даже больше - прелестнице, которая долго волновала воображение поэта и требовала от него жертв, отдано больше сердечного тепла. Как будто и не было многочисленных отречений, образ с новой силой владеет сознанием поэта. Зато образ смиренницы обозначен как идея, но обрисован лишь "заемными" чертами, лишь контурно. Пушкин удачно прикрыл пустоты изображения; их не видно, потому что мы смотрим на Марию не своими глазами, а глазами персонажейСуть от этого не меняется: умозрительно Пушкин вполне осознает значение духовности в женщине, но идея не сразу смогла стать сердечной идеей. Впрочем, ждать пришлось совсем немного. (101)