Сделал глоток. Подержал во рту, словно пытаясь распробовать. Дегустатор хренов…

— Вкусно, — заключил, поставив чашку обратно на блюдце, — ты молодец.

— Спасибо, — ответила я, гадая, что Разумовский сегодня ещё учудит.

— Точно не хочешь пончик? У меня их много.

Я покосилась на коробку.

— Вы и сами неплохо справляетесь…

Он улыбнулся. А потом сказал своё коронное:

— Уволю.

Я моментально схватила пончик и вгрызлась в него всеми зубами. Сахарная пудра полетела в разные стороны, заляпав мне щёки и покрыв тонким слоем подол юбки.

— Молодец, — кивнул Разумовский, достал салфетку, перегнулся через свой стол и вытер мне щёки. — Только надо аккуратнее быть. Возьми ещё один и иди работать.

Всё? Мои мучения окончены?..

— Да, кстати. Завтра утром у меня дела, так что приеду где-то к двум.

Господи, спасибо!

Посплю на час подольше…

Эх, наивная я! Вслед за чем-то хорошим обязательно следует что-то плохое. И в тот день, придя на работу к девяти (а не к восьми, ура-ура!), я обнаружила в приёмной коммивояжера — так в нашей конторе называли различных людей, которые пытались нам что-то продать. От косметики до новых лекарств, разработанных непонятно кем и неизвестно где.

Позже выяснилось, что этот прыткий молодой человек каким-то невероятным образом преодолел турникет, присосавшись к чемодану одного из посетителей. Ну а дальше — дело техники. В конце концов, табличка «Генеральный директор» на двери имеется…

— Вы кто? — я недовольно посмотрела на его грязные ботинки, которыми он стоял на любимом белом ковре босса.

— О милая дева! — возопил этот вьюнош. — Я представитель компании «Лорафарм», и у нас есть всё, что нужно таким как вы!

Хм. Больше всего мне были нужны только деньги… Вряд ли эта «Лорафарм» их печатает.

А потом я осознала, что он только что мне сказал. Господи! Разумовский меня прикончит! Босс терпеть не мог этих «мешочников», как он их называл.

А конкретно этот мешочник ещё и наследил на его ковре!

— Верёвка и мыло? — поинтересовалась я, и вредитель поперхнулся.

— Что? — переспросил он, и я повторила:

— Верёвка и мыло, говорю, есть у вас? Нету? Тогда идите отсюда, идите! Сейчас охрану позову!

Юноша вздёрнул нос и начал тараторить ещё быстрее:

— Но вы ведь ничего не видели! У нас прекрасная тушь, она делает ресницы в десять раз длиннее!

Они так за брови будут цепляться…

— И помада, с ней ваши губы будут в три раза толще… то есть, пухлее!

Спасибо, у меня в принципе лохматость повышенная. То есть, пухлость.

— А духи! О, какие у нас духи! Вы только понюхайте! — восторженно вопил коммивояжер, наклонился, собираясь достать что-то из своей сумки…

— Не надо! — воскликнула я, попой чувствуя неприятности, но куда там! Он выдернул из сумки какую-то коробочку, но дернул слишком сильно — коробочка вылетела у него из рук и издала подозрительное звяканье…

В воздухе сразу запахло жареным. И жарить точно будут меня…

— Вон! — заорала я, схватила какие-то документы с секретарской стойки и начала лупить этого вредителя прямо по голове. Он не стал заставлять долго себя уговаривать — смылся моментально, только пятки засверкали.

Эх, везёт некоторым. Можно просто убежать — и никакой ответственности. А мне что теперь делать?

Неведомая фигня — наверное, духи — разливалась по ковру, и я почти видела на нём надпись «уволена». Но это полбеды. Нет, даже десять процентов беды. Всё остальное — это абсолютно ужасный, на редкость отвратительный запах! Я бы сказала, это был не запах — это была вонь!

И что делать? Срочно звонить в чистку ковров? Ага, они с меня столько денег сдерут — вовек не расплачусь. Надо самой отмывать. В конце концов, пятна почти не видно, и оно с краю… Если что, поставлю туда что-нибудь. Столик с фикусом, например. Но запах! На него же фикус не поставишь!

В общем, три часа до прихода босса я развлекалась тем, что играла в уборщицу. Оттащила осколки и промокшую коробку из-под духов в туалет — здешние барышни будут в ужасе, но ничего, пусть терпят, — взяла ведро, наполнила его водой, и, захватив с собой тряпку и кучу моющих средств, ожесточённо тёрла ковёр.

Говорят, вода камень точит. Не знаю, как насчёт воды, но человек, три часа трущий одно и то же место, либо сам сдохнет, либо дырку на этом месте протрёт, либо добьётся того, чего ему надо. Я добилась. Ну, почти.

Запах в приёмной всё равно стоял зашибенный. Начальная нота — аромат хлорки и лимона. Нота сердца — те самые духи, смесь «Красной Москвы» и застарелого бомжатника. И наконец, конечная нота — это мой пот, коим я обильно поливала ковёр в приёмной во время его оттирания.

Я и окна открывала, и папками махала — толку было мало. Оставалось надеяться, что у Разумовского насморк.