Но он в этот день явно решил на мне хорошенько отыграться.

Хотя… буду справедливой. Не только на мне!

С самого утра, даже не выпив свой гуталин, босс вызвал к себе начальника отдела закупок — и началось. Тот ещё с утра глаза продрать не успел, а на него уже орать начали.

Я, привыкшая к ежедневным стрессам, спокойно работала — делала для генерального одну дурацкую сравнительную табличку в экселе. И мысленно готовилась к очередному троллингу. Может, опять пончики закажет? Хорошо бы. Пожалуй, это самое безобидное.

Дверь, ведущая в коридор, открылась, и в приёмную шагнул мой хороший знакомый — курьер Витька. Расплылся в улыбке, увидев меня, и сказал:

— Ну что, Леська, как тебе работается в логове нашего питона Каа?

Я засмеялась. Витька чем-то был похож на меня — с ним тоже всем было легко.

— Нормально. Видишь, жива. Каа на диете, он бегемотиков не кушает.

Витька фыркнул, поправил свою старенькую кепочку, положил на мою секретарскую стойку посылку для босса и покосился на его кабинет, откуда по-прежнему доносились вопли.

— Да уж, я слышу. Сегодня на завтрак у Каа очередной бандерлог. Он его как, с кофе или всухомятку?

— Всухомятку, — прошептала я и сделала страшные глаза: крики в кабинете стихли, и через секунду оттуда выбежал начальник отдела закупок. Но Витька, кажется, не понял намёк, потому что продолжал:

— А ты цветёшь и пахнешь, Лесь. Смотрю, в юбке даже. У нас-то ты вечно в джинсиках и свитерках была. Тоже ничего, но юбочка — оно, конечно, попривлекательнее. Ты где обедаешь? Может, в кафе соседнее сходим?

Я-то знала, что в Витькином предложении не было никаких скрытых смыслов и подводных камней. В конце концов, я знала его четыре года, и всё это время он был чудесным семьянином, обожал своих дочек-близнецов и жену.

Но вот Разумовскому этого было не понять. Решив выйти из кабинета — наверное, хотел потребовать свой гуталиновый кофе — босс застыл на пороге, слушая Витькины речи и смотря на него (и на меня заодно) до ужаса неодобрительным взглядом.

Почему до ужаса? Потому что я была в ужасе.

Только открыла рот, чтобы остановить Витьку, но его, кажется, и бульдозер бы сейчас не остановил…

— Или тебя наш узурпатор на обед не отпускает? Так ты ему напомни про трудовой кодекс и всякое такое…

Мать моя женщина. Меня аж затошнило.

Разумовский сделал шаг вперёд, и лицо у него было мрачнее тучи. Я вскочила со своего места, подхватила ничего не понимающего Витьку под локоть и затараторила:

— А ты уже уходишь, да? Посылочку принёс, а теперь уходишь…

— Но… — попытался что-то возразить Витька.

— Уходишь-уходишь! — с нажимом прошипела я, дотащила парня до двери и вытолкала в коридор. Босса он, конечно же, заметил, вытаращился на него, что-то для себя осознал — и прибавил ходу.

Развернувшись лицом к Разумовскому, я проникновенно произнесла:

— Извините его… — выдохнула. — … Влад. Пожалуйста. Он просто… шутил.

Физиономия у босса оставалась самой мрачной на свете.

— Шутил.

— Ну… да. Глупо, конечно.

— Курьеры, отпускающие дурные шутки в приёмной генерального директора — это недопустимо, — сказал Разумовский таким ледяным тоном, что я похолодела. Уволит! Точно — уволит! Не меня — Витьку!

Я молитвенно сложила ручки и сказала самым просительным на свете голосом:

— Простите его… Влад. И не увольняйте. Пожалуйста!

Лицо у босса стало ещё мрачнее, хотя казалось, мрачнее некуда.

— Так вот, какие мужчины тебе нравятся, — процедил он презрительно.

— Что?.. Нет-нет, вы ошибаетесь! Мне мужчины вообще не нравятся!

Наконец-то новая эмоция! В глазах у Разумовского мелькнуло нечто вроде озадаченности.

— Тебе нравятся женщины?

— Нет! В смысле… Мне никто не нравится. Я… не до этого мне. А Витька… он женат, у него две дочки-близняшки. Не увольняйте, пожалуйста! Он хороший, старательный. Он просто пошутил!

От отчаяния у меня даже голос задрожал. Кажется, ещё немного — и я позорно разревусь.

А мой чудовищный босс молчал и просто смотрел на меня.

— Ну допустим, — произнёс в конце концов и сложил руки на груди. — Допустим, не уволю. А что мне за это будет?

Я зависла.

— В каком смысле?..

— В прямом. Что мне за это будет, Олеся?

Может, он шутит? Да нет, глаза серьёзные. Даже злые немножко. Уголки губ иронично приподняты, но не более того.

— Э-э-э… Кофе?