Пришел сторож в старом солдатском бушлате. Посмотрел на нас, покачал головой, почмыхал и сказал, что базар не гостиница, и спать здесь нельзя. Тетки заволновались, пошептавшись, они дали ему по трешке. Сторож сунул их в карман и ушёл.

Мы легли спать под стойками.

Утром я проснулся и долго не мог ничего понять. Плотный гул окутывал всё вокруг, появлялись руки, загребали сливы и исчезали. Потом я вспомнил, где мы и вылез из-под стойки.

– Проснулся! – сказала тетка Клавдия. – А я уже думала – живой ли, такой гвалт, а он спит. Там, за тем ларьком вода, пойди, умойся.

Было воскресенье и, перекипев с утра, за полдень, базар опустел. Я томился под навесом, меня манил и звал город.

Тетка, забившись между ящиками, считала деньги. Я спросился пойти погулять, она неопределённо хмыкнула: то ли отстань, то ли иди. Поколебавшись, я выбрал последнее и вышел за ворота.

Отсюда пряные запахи базара уплывали в город, отсюда и я начинал знакомство с непонятным ещё мне значением – город.

Я уходил от базара и возвращался. Как только научившийся пловец пробует свои силы, отрываясь от берега, оглядывается и возвращается, так и я уходил от базара.

Я открыл для себя закономерность кварталов и, наслаждаясь этим, уходил по одной улице, а возвращался по другой. Заглядывал в подъезды и заходил в магазины. А когда желтые огни окон задумчиво глянули в улицы и ожерелья огней согрели город, я вернулся к базару.

Сторож не пустил меня в ворота, толи не признав, толи не желая признавать. Я перелез через забор, за длинным рядом ларьков и, крадучись, пробрался под навес. Тетка долго бранилась, а я лежал под стойкой и не мог заснуть – передо мной плыл и колебался город.

В следующие дни торговля шла плохо и, повертевшись с утра между ящиками, я убегал в город. Тетка махнула на меня рукой, у неё не было сил держать меня под навесом, и она слезно просила остерегаться машин и грозилась разделаться со мной дома.

Как лунатик кружил я в улицах. С открытым от любопытства ртом налетал на прохожих и шарахался от машин. Ел мороженое, покупая его на унёсённую у тетки мелочь. Сквозь железные прутья забора долго смотрел, как играют во дворе дети. А один раз до самых сумерек бегал за велосипедом и учил девочку моих лет кататься. Потом мы заехали во двор, и она закричала:

– Мама, посмотри, я уже умею кататься!

Чернявая красавица в ярком китайском халате посмотрела на меня и сказала:

– Светлана, сейчас же марш домой!

Я тоже посмотрел на себя, насколько это возможно: на измятые пыльные штаны, туфли с ободранными носками, и покраснел. Не поднимая головы, повернулся и побежал со двора.

А потом моё неуёмное любопытство сменилось такой же острой тоской по дому. Мне захотелось домой, и ничто не могло заглушить во мне это щемящее чувство. Мне надоел неугомонный базар и горячие улицы, мои дурацкие туфли и жаркие штаны и я мечтал, как уеду и сброшу всё, и пойду в трусах и босиком, и пыль, как пух, теплая, как руки матери, будет слаться под ноги.

Конец ознакомительного фрагмента.