Фримен встал и поправил куртку.

– У Лоры есть мой номер, если вам нужно будет связаться со мной.

Он пошел к двери. Мужчина, сидевший за столиком, присоединился к нему, и они вышли вместе. Уинтер посмотрел, как за ними закрылась дверь, и повернулся к Андертон.

– Что вы об этом думаете? – спросил он.

– Думаю, что мне нужно выпить.

– Я знаю место. Здесь недалеко.

– А здесь почему нельзя остаться?

Уинтер посмотрел на большой экран, обшарпанную спортивную символику, несчастного бармена и ощутил всю депрессивность здешней обстановки.

– Пойдемте отсюда, – сказал он, вставая и снимая куртку со спинки стула.

Отель «Шангри-Ла» имел в Ванкувере статус эксклюзивного и был одним из самых дорогих. Уинтер жил в нем без каких-либо угрызений совести. Собек мог позволить себе содержать самолет, на котором не летал, машины, на которых не ездил, роскошный дом, в котором он даже не жил. Он транжирил деньги направо и налево, и на этом основании Уинтер был более чем счастлив, что и ему немного перепало.

Андертон прохаживалась по номеру люкс, трогая вещи и удовлетворяя свое любопытство. В руке у нее был коктейль из водки и колы. Уинтер пил 21-летний виски «Спрингбэнк», подарок Собека. Когда он проверял цену на этот виски в последний раз, в рознице он стоил четыреста долларов за бутылку. В этом заключалась вторая причина, почему он хотел уйти из спортбара. Купажированный виски был приемлем, когда в крови не хватало алкоголя, но односолодовый давал совершенно иные ощущения. Фоном тихо играла 41-я симфония Моцарта, создавая приятный контраст вибрациям от «Спрингбэнка».

Андертон остановилась около большой карты Ванкувера на стене. С каждой стороны от карты висело по три фотографии – Изабеллы Собек, Алисии Кирчнер, Лианы Хэмонд. Фотографии слева были сделаны в счастливый период их жизни – на них женщины улыбались или смеялись, и ничто не предвещало скорого конца. Фотографии справа были сделаны на месте преступления, на них были обезображенные тела. Места убийств были обозначены на карте города красными крестами. Андертон взяла красный маркер и заключила их в один большой круг. Круг примерно соответствовал тому, что Уинтер уже нарисовал у себя в голове.

– Вот его рабочий район, – сказала она. – Он действует только в своей зоне комфорта.

– И здесь же он живет, – добавил Уинтер. – Комфорт прежде всего определяется местом, которое считаешь домом.

– Вы знаете, сколько людей живут в этом районе?

Уинтер покачал головой.

– Почти сто тысяч.

– Значит, будем обходить дома.

– Знаете, сколько в этом районе домов?

– А кто сказал, что будет просто.

Андертон подошла к окну и выглянула на улицу. Было почти девять часов, и солнце уже почти зашло. Горизонт окрасился в оранжевый цвет, в городе зажглись огни.

– Знаете, этот люкс больше, чем вся моя квартира.

– Не преувеличивайте, – засмеялся Уинтер.

– Если бы. У меня в квартире две спальни, одна из которых размером со шкаф, а гостиная – с ваш санузел. Я купила ее двадцать восемь лет назад, еще до замужества. Тогда у меня хватило денег только на нее. Сейчас я могла бы купить квартиру побольше, но зачем? В моей есть все, что мне нужно: спальное место, рабочее место и где приготовить обед. Наверное, я никогда не проводила много времени дома.

– Я тоже. Раз попробовал, но как-то не пошло. Когда я работал в Куантико, у меня был дом в Вирджинии. Вернее, у меня и сейчас есть дом в Вирджинии.

– Но вы там не живете?

– Я там не был много лет. Нужно продать его. Сам не знаю, почему до сих пор этого не сделал.

– У Собека тоже дом, в котором он, по сути, и не живет.

– Да, но, по крайней мере, моя кухня не выглядит, как Бейрут после бомбардировки. И почему вы решили сравнить нас?

– Снова вспомнила про хороших психопатов. А вы сколько баллов набрали по опроснику Хейра?

Уинтер улыбнулся и ничего не ответил.

– Больше или меньше Собека?

– А почему вы спрашиваете? Это собеседование в Гуантанамо?

– Нет, Уинтер, это просто разговор. Вы когда-нибудь были женаты?

– Вы что, шутите? Кому же я такой нужен?

Андертон критически осмотрела его сверху донизу.

– Постричься, побриться, переодеться – и вы будете выглядеть практически презентабельно. Может, придется где-то сгладить углы. Начать с этой вашей педантичности. Она очень раздражает, – засмеялась Андертон, но скоро снова посерьезнела. – Фримен честно играть не будет. В лицо он улыбается, но потом вонзает нож в спину. Так вот запросто он информацию не передаст.

– Я и не ожидаю, но даже мелочи помогают. Важно то, что мы наладили общение с человеком, который – в теории – знает о ходе следствия все. Этакий кладезь информации. Но он не единственный источник, который у нас есть в полиции, так?

– На что вы намекаете?

– Что вы сразу выпускаете иголки? Это всего лишь вопрос. Люди в ходе беседы обычно задают друг другу вопросы.

Андертон посмотрела на него, но ничего не сказала.

– Вы были ведущим следователем полиции Ванкувера, пока вас не убрали. Конечно, вы нажили врагов, иначе Фримен сейчас не занимал бы ваше место. Но, я уверен, у вас осталось там немало друзей, с кем вы до сих пор поддерживаете отношения, обсуждаете погоду, вчерашний матч и, возможно, какие-то новые повороты в деле.