Фёдор, задыхаясь, и почти теряя сознание, выбрался на рельсы, чудом — видно кто-нибудь помог — запихнул Максима в тамбур, и упал рядом, словно боец, переползший с раненым товарищем через бруствер в безопасный окоп.

Кто-то его тормошил, что-то спрашивал и предлагал — Фёдор безмолвствовал и не двигался.

Когда он проснулся, Максима рядом не было.

Поезд шёл быстро, двери тамбура хлопали и трещали.

Фёдор встал. С ужасом глядя в черноту за окном, он несмело прошёл в вагон. Оттуда пахнуло безнадёжным удушьем. Максима там не было, вообще там никого не было, кроме женщины в сальном халате и страшных блестящих чулках. Она с ненавистью и любопытством рассматривала Фёдора.

Фёдор захлопнул дверь. Постоял в нетерпении, морщась от сквозняка; затем открыл входную дверь и выпрыгнул из поезда.

Его тело упруго оттолкнулось от насыпи и отлетело в кусты ольхи.

Оклемавшись, когда шум поезда уже затих, Фёдор встал и неловко пошёл по каменистой насыпи к мокрым бликам шпал и фонарю.

Уже светало, но щёлкающие под ботинками камни были не видны, ноги разъезжались и тонули в скользком крошеве.

Пройдя метров сто, Фёдор сошёл с насыпи и, раздвигая руками мокрые кусты, чуть не плача, побрёл в направлении, перпендикулярном железной дороге.

Когда Максиму исполнилось 20 лет, он уже вовсю писал пьесы; к этому времени он уже написал и с выражением начитал на магнитофон следующие пьесы: «Три коньяка», «Бакунин», «Заблудившийся Икар», «Преследователь», «Поездка за город», «Андрей Андреевич», «Пиво для монаха», «Голем», «Васькин шелеброн» и другие.

Знакомые Максима вспоминают, что пьесы были вроде ничего, но никто не помнит про что.

Фёдор, знавший Максима в ту пору, утверждает, что пьесы гениальны; но про содержание сказал мало определённого; можно предположить, что это были повествования о каких-то деревнях, исчезнувших собутыльниках и про Фёдора во время обучения в школе.

Бывшая жена Максима также подтвердила гениальность пьес, сообщив, что пьеса «Заблудившийся Икар» была про Икара, пьеса «Бакунин» — про Бакунина. Её свидетельству, видимо, можно доверять, так как именно у неё хранятся плёнки с записями пьес. (К сожалению, на эти плёнки были впоследствии записаны ансамбли «АББА» и «Бони М»).

Бывшая жена Максима с теплотой вспоминает о вечерах, когда друзья Максима прослушивали пьесы. Обстановка была весёлая, непринуждённая, покупалось вино — всем хотелось отдохнуть и повеселиться, часто употреблялось шутливое выражение ставшее крылатым: «Максим, да иди ты в жопу со своими пьесами!»

Несмотря на то, что писание пьес отнимало у Максима много времени, он, видимо, с целью сбора материала для литературной обработки, служил младшим бухгалтером в канцелярии.

Учитывая, что Максим в свободное время занимался домашним хозяйством, а также то, что он часто упоминал о своём желании уйти в дворники, нельзя не вспомнить слова Маркса и Энгельса из работы «Немецкая идеология»:

Максим в полном смысле этого слова не был ограничен каким-нибудь исключительным кругом деятельности. Так, в 23 года он неожиданно для друзей оставил и литературную и канцелярскую деятельности, в течении 2 лет совершенствуясь исключительно в военной области, причём не по-дилетантски, а в рядах вооружённых сил.

Вот то немногое, что известно о юности Максима до развода с женой — остальные сведения крайне отрывочны и противоречивы; так, бывшая жена утверждает, что с годами он становился всё тоскливее и тревожнее, не ночевал дома и избегал друзей, а Фёдор утверждает, что напротив, Максим «наплевал и успокоился».

В этих противоречивых суждениях даже не понять, о чём идёт речь.

Сам Максим никогда не рассказывал о своей юности и на вопрос, как сформировался его характер, только с грустью смотрит в окно.

Глубокой ночью встал Максим, чтобы напиться воды из-под крана и, напившись, сел за стол, переводя дух.

И уже крякнув, перед тем, как встать, заметил на столе коробку с надписью: «Максиму от Петра».

Когда же он раскрыл коробку, там оказались коричневые ботинки фабрики «Скороход». Бледно усмехнулся Максим и задумался, не пойти ли ему спать или ещё воды попить.

И сказал:

«Что же ты, Пётр, единственный, кто помнит о моём дне рождения, ждёшь от меня? Благодарности? Самую искреннюю из моих благодарностей ты знаешь: иди ты в жопу со своими ботинками.