Я очнулась у себя в комнатушке и рывком села на постели; волоски на моих руках поднялись дыбом, в горле горело. В изножье кровати сидела Кася, а надо мною склонялась Ива, держа в руках фиал с каким-то снадобьем. Целительница выпрямилась, глядя крайне неодобрительно. Я не помнила, как оказалась у себя; я растерянно посмотрела в окно — да, солнце заметно сместилось.

— Ты потеряла сознание в зале совета, — объяснила Кася. — Я так и не смогла привести тебя в чувство.

— Ты растратила всю силу, — промолвила Ива. — Нет, вставать не пытайся. Лучше лежи где лежишь и постарайся не пользоваться магией хотя бы с неделю. Магия — это чаша, которую необходимо наполнять заново, а вовсе не бесконечный поток.

— Но королева!.. — выпалила я. — И Чаща…

— Ослушайся меня, если угодно, растрать последние остатки и умри, мне-то что за дело, — пренебрежительно бросила Ива.

Не знаю, как Касе удалось уговорить ее прийти обо мне позаботиться, но судя по холодным взглядам, которыми они обменялись перед тем, как Ива выплыла мимо нее в коридор, думаю, Кася с ней не слишком-то церемонилась.

Я протерла глаза и откинулась на подушки. Снадобье Ивы, бурля, растекалось в животе приятным теплом, словно я съела нечто щедро сдобренное жгучим перцем.

— Алоша велела мне привести к тебе Иву, — объяснила Кася, встревоженно склоняясь надо мной. — А сама пошла к наследному принцу, сказала, попытается помешать ему уехать.

Я собралась с силами и кое-как поднялась с кровати, цепляясь за Касины руки. Мышцы живота ныли и не слушались. Но я просто не могла себе позволить валяться в постели, даже если магией пользоваться была временно не в состоянии. В самом воздухе замка ощущалась гнетущая, страшная тяжесть. Так или иначе, но Чаща все еще здесь. Чаща замышляет недоброе.

— Надо отыскать Алошу.

У покоев наследного принца дежурила стража в полной боевой готовности. Часовые попытались остановить нас, но я позвала:

— Алоша!

Она просунула голову в дверь, и по ее слову нас впустили внутрь, где царила предотъездная суматоха. Сборы шли полным ходом. Наследный принц еще не облекся в доспехи полностью: на нем были лишь наголенники и кольчужная рубашка. Рука его покоилась на плече сына. Его жена, принцесса Малгожата, стояла рядом, держа на руках крошку-дочь. У мальчика был меч — небольшой, ему по росту, но самый настоящий, с боевой заточкой. А ведь пареньку еще и семи не исполнилось. Я бы поспорила, что такой малец, того гляди, оттяпает палец либо себе, либо кому-то другому — но нет, он управлялся с мечом так же ловко, как любой солдат. Мальчуган протягивал клинок на вытянутых ладонях к отцу, умоляюще глядя на него снизу вверх.

— Я буду хорошо себя вести, — упрашивал он.

— Ты должен остаться и приглядеть за Маришей, — промолвил принц, поглаживая сына по голове. Он обернулся к принцессе, вгляделся в ее спокойное, серьезное лицо. Целовать жену он не стал, лишь коснулся губами ее руки. — Я вернусь как только смогу.

— Я подумываю, не увезти ли детей в Гидну, сразу после похорон, — промолвила принцесса. Я смутно вспомнила, что так называется город, откуда она родом: океанский порт, через этот брак доставшийся Польнии. — Морской воздух пойдет им на пользу, а мои родители Маришу со времен крещения не видели. — Судя по этим словам, могло показаться, что эта мысль только что пришла принцессе в голову; но интонации прозвучали тщательно отрепетированными.

— Я не хочу в Гидну! — запротестовал мальчик. — Ну, пап…

— Довольно, Сташек, — промолвил принц. — Как сочтешь нужным, — согласился он с принцессой и обернулся к Алоше: — Ты благословишь мой меч?

— А стоит ли? — мрачно отозвалась она. — Зачем ты во все это ввязываешься? После нашего вчерашнего разговора…

— Вчера был жив мой отец, — отозвался принц Сигмунд. — Сегодня он мертв. Как ты думаешь, за кого проголосуют магнаты, если я предоставлю Мареку сокрушить роскую армию?

— Так пошли кого-нибудь из генералов, — предложила Алоша. Она не то чтобы спорила — она просто тянула время, подыскивая хоть какой-нибудь убедительный ответ. — Как насчет барона Голышкина?

— Не могу, — вздохнул принц. — Если я не поеду на войну во главе армии — поедет Марек. Думаешь, среди наших генералов найдется хоть один, который дерзнет встать поперек дороги герою Польнии? Песня о нем звенит по всей стране.

— Только полный дурак посадит Марека на трон вместо тебя, — буркнула Алоша.

— Люди дураки и есть, — отозвался Сигмунд. — Так дай мне благословение и пригляди за детьми, пока меня не будет.

Мы видели в окно, как он уезжал со двора. Дети вскарабкались на скамеечку и, вытягивая шеи, глядели поверх подоконника. Их мать застыла сзади, положив руки на их головенки, золотистую и темную. Сигмунда сопровождал небольшой отряд — его личный эскорт. Знамя с алым орлом на белом фоне развевалось по ветру. Алоша молча провожала их глазами, встав у соседнего окна вместе со мною. Затем обернулась ко мне и угрюмо заметила: