Шрифт:
Оставалось одно.
Признаться.
И молить богов, чтобы те сжалились над ее грешной слабохарактерной душой.
— Полагаю, тем же способом, которым мои предки создали само Зеркало мира, мой император — используя мою плоть, кровь и немного древней теургии. — Она постаралась, чтобы улыбка вышла беззаботной, но фальшь разбилась о Дэйна, словно волна о непокорный утес.
— Грубо говоря, наша милая матушка решила тебя выпотрошить? — уточнил тенерожденный, и на сей раз он был безоговорочно серьезен.
— Я могу лишь предполагать, Рунн. Таэрн сделал меня Скованной, и я потеряла всю свою теургию. Но чтобы провести ритуал возрождения Осколка, меня так или иначе следовало сначала освободить. Полагаю, королева-мать планировала сделать это несколько… позже, и не собиралась посвящать в свои планы простых пешек. Мой таэрн сняли, потому что он был из чистого золота и весь покрыт шестью сотнями самых чистых Слез Ранимой — слишком дорогой трофей, чтобы перед ним устоял страх попасть в немилость к королеве-матери.
— Без таэрна Киирис все еще Скованная, — вслух пробормотал Наследник костей. — Но больше ничто не сдерживает ее первородную теургию. Как много ты уже вспомнила?
— Ничего, — бросила мейритина, призывая на помощь все силы, чтобы выдержать его недоверие.
— Бергата не собиралась показывать тебя нам, — продолжил некромант. — Она вообще не собиралась оставлять тебя живой.
— Никаких игрушек от мамочки, Раслер, — все-таки поддел брата Рунн. — Никакого особенного цветочка для полоумного любимчика.
— Нас поэтому так к тебе тянет, Киирис? — Дэйн подошел к ней, разглядывая с высоты своего немаленького роста. Он даже руки не протянул, но Киирис сразу почувствовала себя скованной еще сильнее, чем в треклятой клетке. — Потому что ты — Первая кровь?
— Да, мой император, — не стала скрывать она. Эту правду необходимо сказать. Какими бы горькими не были ее последствия. — Такова моя природа.
«И никакой любви для рогатой химеры, всего лишь щепотка любопытства и десять горстей похоти».
И будь она проклята на этом свете и на том, если от одной этой мысли весь ее мир не переворачивается с ног на голову.
«Скажи, Поток, как так случилось, что я успела привязаться к каждому из них?»
Глава седьмая
— И что нам с ней делать? — спросил Рунн, когда пауза после откровения Киирис стала просто невыносимой и болезненно давила на уши.
Слова прозвучали так, будто речь шла о симпатичной безделушке, которая резко стала никому не нужной и бесполезной. И осознавать это было … больно.
Киирис незаметно для всех сглотнула, мысленно приказала себе держаться. Все идет правильно, все так, как нужно. Ее сердце должно быть — и будет! — свободным. Ей нужна трезвая голова.
— А с ней нужно что-то делать? — отозвался Раслер. Его пустой взгляд на мгновении вспыхнул — и потух. — Мейритина может быть нашей гостьей.
— Бред, — отмахнулся от младшего тенерожденный. — Я понимаю, что сладкая богоподобная девочка сотворила настоящее чудо, уморив тебя до состояния сна, но это не повод держать в руках отраву. Не знаю, как вам, а мне не хочется, чтобы навязчивая идея королевы снова стоила кому-то жизни.
— Я думал, она решила отказаться от этой затеи, — пробормотал Дэйн, отходя к стойке, на которой болтались короны поверженных им правителей. Подтолкнул одну пальцем, прислушался к нестройному лязгу, когда корона стукнулась о своих соседей. — Королева заходит слишком далеко.
— Я говорил, что ей самое место в Башне плача, — сказал Рунн. — С кляпом во рту и на цепи.
— Хватит! — рявкнул на брата император. Киирис видела, как напряглись его плечи, как на жестких скулах перекатываются желваки. — Она — твоя мать! Она родила тебя в муках и заслуживает уважения хотя бы за это. Скажешь подобную ересь еще раз — и я велю приковать тебя к позорному столбу и самолично выпорю.
— Она — безумная тварь! — тем же манером вернул ему Рунн. Спрыгнул со стола, громко и грязно выругался. — Боги, ты не можешь быть таким слепым, Дэйн! Ей нужна лишь власть, все, что королева делала — она делала так или иначе для собственной выгоды. Если потребуется, она переступит и через тебя тоже, даром, что ты — порождение ее порченного чрева и император. Уверен, что паучиха уже не сплела заговор против тебя?
— Уверен, что ты слишком много болтаешь. И в тебе говорит старая обида.