— Значит, нельзя его к ответу-то?

Каждый взгляд в Глейна — как вбитый гвоздь. Если он скажет, что нельзя, ведь потом проблем не оберешься, они поймут. Любой заезжий аристократ мог убить крестьянского сына, и никак ему нельзя отомстить. Но дело было не в статусе, дело было в Кэйсаре, который мог с отцом лаяться, а убить бы его не позволил.

Иногда люди врали. Глейн относился скептически к чужим рассказам. Иногда преувеличивали. Эти же говорили правду, да и как тут соврешь — описание то же, в сенях свежий гроб, заколоченный.

Когда Глейн вернулся в темный дом, на столе стояла какая-то похлебка, но Кэйсар и Луц сидели в мрачной тишине — поговорили, значит.

— Я уж думал, ты в лес ночевать собрался, понравилось, — усмехнулся Кэйсар, но взгляд у него был нездешний и немного виноватый.

— Вам надо было поговорить, — пожал плечами Глейн, стащил рясу через голову.

Ночью снова выпал снег. Очень долго пришлось ждать, когда заснет Кэйсар, самому Глейну не спалось — как всегда, если есть незаконченное дело. Когда оборотень засопел, Глейн выскользнул из-под шерстяного одеяла, надел рясу и шарф, забрал оружие и вышел.

Оборотни нашли его сами, как Глейн и надеялся — после того, как селение скрылось из вида, на тропинке между сосен, настолько широкой, что могла проехать лошадь с повозкой. Больше всего Глейн боялся, что они попытаются договориться, но нагнали его уже три волка, два помельче первыми бросились вперед. Ближайший получил пулю в подбородок, второй успел вцепиться зубами в руку, обмотанную шарфом, прежде чем Глейн ножом в левой вскрыл ему горло. Все быстро, не раздумывая, потому что больше всего проблем будет с крупным волком. И тут снова желательно не думать, хотя отчего-то внутри ныло при мысли о том, как отреагирует Кэйсар на то, что он не посоветовался, не предупредил. Но Глейн боялся, что Кэйсар предложит свою жизнь взамен отцовской.

— Руслан сам перегрызет тебе горло после этого, — напротив поднялся с четверенек уже человек, но оскал был по-прежнему звериный. — К тому же, Охотник, как думаешь, почему такие, как я, живут дольше и на виду? Я тебе не по зубам.

— А вас он от моей смерти не возненавидит? — Глейн, не глядя, перезарядил пистолет.

— Возненавидит, — кивнул оборотень. — Я оторву тебе ногу. Или руку. Будешь сидеть и не высовываться… Впрочем, тогда снова скажут, что мой сын прислуживает покалеченному Охотнику. Приятного мало. Пусть уж лучше ненавидит.

— Жаль, что вам нельзя просто что-нибудь оторвать, — заканчивая с перезарядкой, произнес Глейн, отступил на шаг назад и снова — нож в левой, пистолет в правой.

Волк огромный настолько, что на четвереньках где-то по плечо Глейну. От выстрела он уходит, пригнувшись. После сшибает Глейна с ног, лапой придавливает к снегу, разевает пасть, и лезвие ножа вонзается в твердое нёбо, но погружается лишь на несколько сантиметров. Не смертельно, но и челюсть не сомкнуть, отхватив Охотнику голову.

У пистолета серебряная рукоять. Охотники вообще пихали серебро и чеснок во все, что только могли. Рукояткой оборотню попадает в ухо, тот ослабляет хватку настолько, что у Глейна получается выскользнуть, но выдернуть нож — уже нет. И Глейн бежит, напролом, в лес, цепляясь в темноте за ветки, спотыкаясь, на ходу пытаясь перезарядить пистолет снова. Белой лавиной за ним, сшибая деревья, ударяясь о стволы — огромный волк. Нож выплюнул сам, настолько неглубоко тот засел. Волк обычного размера был бы в зарослях быстрее, эффективнее, но и этот нагоняет, пока Глейн роняет пулю в снег, достает следующую, загоняет в патронник, заряжает порохом. Инстинктивно падает на спину и видит, как над ним с раскинутыми лапами пролетает в стремительном прыжке волчье мягкое светлое брюхо. Именно в эту беззащитную при нападении мягкость Глейн и стреляет.

Проснувшись, Кэйсар ощутил, что рядом пусто. Полез проверять — сначала наощупь, наткнулся на лежащего поодаль Луца, переполз через него, пока он ворчал. В комнате еще темно, светало теперь поздно, и Кэйсар не сразу заметил свернувшегося у печи Глейна. Он был накрыт шарфом, рясой, и сверху еще тулуп Луца. Стоило Кэйсару приблизиться — Охотник открыл глаза, но взгляд тут же стал сонным, он перевернулся на другой бок.

— Замерз? — осторожно спросил Кэйсар, наклонившись.

— И очень хочу спать, — пробормотал Глейн, заворачиваясь плотнее. Печка остывающая, едва теплая.

— А от меня холоднее?

— Пинаешься во сне.

Кэйсар сидел рядом еще некоторое время, держа руку поверх комка из одежды, под которой спал Глейн, потом осторожно серьезно спросил:

— Тебе рассказали? Теперь ты ненавидишь меня? Прогонишь?

— Ты не виноват, — так же сонно отозвался Глейн. — Мы оба тебя понимаем, и я, и Луц. Ты не виноват. Ты не отвечаешь за своего отца.