– Ты не представляешь, дорогой, как мне повезло! Я начала работать над новой темой! О, у меня грандиозные замыслы! И теперь я смогу их осуществить! Здесь все условия для этого!..

Именно с этого момента начался раскол в наших отношениях. Трещина, которая ширилась с каждым уходящим мгновением.

– Здесь такая чудесная лаборатория! – повторяла она с тех пор то и дело, млея от счастья. – Я всю жизнь о такой мечтала!

А я всё больше и больше мрачнел…

– Теперь понял? Нас здесь травят, как сусликов на кукурузном поле, а мы и уши развесили.

Дмитрий сдвинул брови к переносице и отчаянно скрёб затылок длинными нестрижеными ногтями.

– Гм… Я об этом как-то не подумал. В смысле, о компоте. Догадывался, конечно, что чем-то нас пичкают, но чтобы так… Молодец, Виктор, – он сделал ударение на последнем слоге, на французский манер, – это ты здорово придумал!

Я махнул рукой: мол, не до похвал мне сейчас.

– Делать-то что будем? Ведь с этим надо как-то бороться.

Теперь настала очередь Дмитрия махать рукой.

– Бесполезно. Здесь некому предъявлять претензии и некого призвать к ответу. Всё делается настолько скрытно…

– Нет ничего скрытого, что бы когда-нибудь ни стало явным, – возразил я.

– Не тот случай. Здесь всё делается как бы само собой. Без всякой видимой причины в двух соседних стаканах вдруг оказывается разное содержимое. И как бы ты не пытался проследить, в какой именно момент в один из стаканов попадает яд, ты всё равно останешься в дураках. И дело вовсе не в сноровке этих людей, здесь просто место такое.

Я задумался. Место такое… Место, которое водит. Как тот лес, в котором мы недавно плутали – там, в прошлой жизни.

– Это место, – тихо произнёс я, скорее для самого себя, чем для Дмитрия, – мне чем-то напоминает Замок, описанный Кафкой.

– Кафку не читал, – мотнул головой он. – Не попадался.

– Ну разумеется, – кивнул я. – В ваше время он не издавался. Нельзя было.

Впрочем, мысли мои в этот момент были далеки и от Кафки, и от его творчества, и от запретов советской цензуры.

– Надо бежать отсюда, – сказал я решительно. – И чем быстрее, тем лучше.

Он опустил печальный взгляд вниз, себе под ноги, и невесело усмехнулся.

– Отсюда не убежишь.

– Опять ты за своё! – взорвался я. – Из каждого положения всегда есть выход. Из этого положения выход тоже должен быть, и я его найду. Клянусь!

– Я здесь уже больше тридцати лет. Не думай, что я провёл их бесцельно. Если бы выход был, я бы наверняка его нашёл. Его просто нет.

– А я говорю – есть! – заорал я на него, пытаясь в первую очередь убедить самого себя в собственной правоте. Но уже в следующий момент устыдился своей грубости. – Извини, друг…

Дмитрий никак не реагировал на мои выпады.

– Единственный, у кого есть мизерный шанс отсюда выбраться, это Летающий, – тихо сказал он, глядя на озеро. – Но ему это не надо. Он нашёл здесь то, что искал.

– Опять Летающий! В который раз уже слышу от тебя об этом таинственном типе. Кто он такой? Почему я ни разу не встретил его?

– Потому что он не любит показываться на людях. Здесь, в колонии, есть два человека, которые не похожи на всех остальных и которых практически нельзя увидеть. Первый – это Летающий. А второй…

– А второй – бородатый старикан жидовской наружности, – догадался я.

– Ты не любишь евреев?

– Да нет, это я так… На душе пакостно, вот и… Не бери в голову, продолжай.

– Да, это он. Ты уже встречал его?

– Дважды. Один раз здесь, один раз – там, на воле. – Я махнул рукой в сторону скал, из недр которых, как я полагал, мы с Леной выпали в этот мир.

– Значит, встречал, – задумчиво кивнул Дмитрий. – Всё правильно. Теперь ты встретишься с Летающим. Это произойдёт очень скоро… А вот, кстати, и он.

Я резко повернулся. По дорожке, усыпанной красными шуршащими кругляшами, семенил пузатый мужичёк лет сорока – сорока пяти. Сутулый, бледный, обрюзгший, с тусклыми глазами, он бесцельно брёл, неуклюже переваливаясь с боку на бок, мимо чахлого кустарника и пустующих скамеек, и при каждом его шаге обвислые щёки вздрагивали, словно плохо застывший студень.

Я расхохотался.

– И это – Летающий?

– Летающий.

– Этот тюфяк, набитый соломой?

– Он самый.

– Ты видел, как он летает?