Шрифт:
При взгляде в прошлое кажется поразительным, что именно видение Павла, человека, который никогда не видел и не слышал Иисуса земными глазами и ушами, определило для мира, кто есть Христос, и заложило основы величайшей из существующих религий. Разумеется, эта ирония судьбы – не причина предполагать, что в своих взглядах на Христа Павел был неискренен (обвинение, которое бросали ему на протяжении столетий соперники-богословы). Этот человек посвятил всю свою жизнь распространению Благой вести, как он ее понимал, несмотря на все препятствия и опасности, – и у нас нет причин полагать, что он делал это по каким-либо циничным мотивам.
Еще более нелепо видеть в миссии Павла иудейский заговор, как утверждали иные мусульманские авторы в классическую эпоху и даже в наши дни [150] . В сущности, если возможна разумная исламская критика Павла, она должна бы, напротив, упрекать его в том, что пути его слишком разошлись с путями иудаизма [151] . Однако вклад его в западную и, в конечном счете, мировую культуру, с ее вниманием к категории «веры» как таковой, должен быть признан всеми. Ибо именно это Павлово внимание к «вере», как признал один критик, «ввело “западные” умы в ту интеллектуальную и эмоциональную вселенную, что на современном языке именуется “личной совестью и убеждениями”» [152] .
150
О мусульманской полемике против Павла см.: Patrick Gray, Paul as a Problem in History and Culture (Grand Rapids, MI: Baker Academic, 2016), p. 41–47. Среди мусульманских полемистов относительно лучше других понимает Павла ученый XI века Абд аль-Джаббар, обвинявший Павла в том, что тот «вступил в религию римлян» (там же, р. 44).
151
Впрочем, если Павел был таким, как описывают его Джеймс Данн и другие сторонники «нового взгляда», то исчезают основания даже для такой критики. Ибо Данн доказывает, что Павел не отвергал иудейский закон, как решили позднее Лютер и другие протестанты, – он отверг лишь иудейский национализм, полагающий, что вне иудейского народа нет спасения. Проблема, говорит Данн, состояла в том, «доступна ли благодать Божья только Израилю – или же должна пролиться через Израиль и на другие народы» [Dunn, New Perspective on Paul (Grand Rapids, MI: Wm. B. Eerdmans) 2005, p. 170]. В этом случае универсализм Павла созвучен универсализму ислама.
152
Замечание о Павле исходит от Абеля Мордехая Библевича, который, среди прочего, критикует «антииудейские настроения Павла», однако признает, что он «открыл для нас богатую и плодотворную вселенную личной веры». Это очень важно, поскольку до Павла «для римлян I века вера (т. е. личные убеждения индивидуума) была в значительной степени неизвестным и неоцененным измерением человеческого когнитивного и религиозного опыта. Личные убеждения, как религиозные, так и светские, для римских властей не имели никакого значения». В такой понятийной вселенной «акцент на вере, сделанный Павлом, должен был произвести революцию. Понимание, что именно вера каждого отдельного человека есть та сцена, на которой разворачивается драма спасения, должно было необыкновенно возвышать дух в мире, где личная свобода каждого, независимо от положения в обществе, была очень ограничена». [Abel Mordechai Bibliowicz, Jews and Gentiles in the Early Jesus Movement: An Unintended Journey (New York: Palgrave Macmillan, 2013), p. 35–36.]
Именно разрыв Павла с иудаизмом, каково бы ни было его точное объяснение, сделал христианство той вселенской религией, какую мы знаем сегодня. Обе веры терпели преследования от Рима; но иудаизм остался национальной верой маленького народа – а христианство, хотя и объявленное religio illicita (запрещенной религией), завоевывало себе новых и новых последователей по всей Римской империи [153] . К началу III века христиан можно было найти «во всех классах, сословиях, среди людей всякого рода занятий… вплоть до интеллектуальной элиты и высшей аристократии» [154] . Наконец в начале IV века, после обращения к Христу императора Константина, христианство покорило Рим. Значение этого «поворота к христианскому миру» – того, что христианство стало официальной религией державы, не знающей себе равных, – невозможно переоценить.
153
После гибельного мятежа 132–135 годов н. э. иудеи сделались изгоями во всем Римском мире: император Адриан запретил изучение Торы, соблюдение шаббата, обрезание, иудейские суды и даже собрания в синагогах. Христианство к этому времени было уже отдельной религией, пути его с иудаизмом разошлись, однако некоторые римляне обвиняли христиан в «атеизме», «людоедстве» и даже «кровосмешении» – грубое непонимание отказа христиан поклоняться видимым богам, таинства евхаристии и подчеркивания «любви». [T.D. Barnes, “Pagan Perceptions of Christianity,” in Early Christianity: Origins and Evolution to A.D. 600, ed. Ian Hazlett (London: SPCK, 1991), p. 233–234.]
154
Цитата из: Тертуллиан «Послание к Скапуле», 5; цит. по: Paul Hartog, “The Maltreatment of Early Christians: Refinement and Response,” South Baptist Theological Journal 18, № 1 (2014): 61. [Русский текст доступен на сайте:ru/otechnik/Tertullian/k_scapule/ – Прим. пер.]
Тем временем участь иудео-христиан, по всей видимости, была печальна. Как иудеи, они не пользовались любовью римлян. Как «иудействующие», не пользовались любовью христиан из язычников. Как верующие в эксцентричного Мессию с авангардными идеями – не снискали симпатий и других иудеев. Они становились все более маргинальными и в конце концов умолкли: даже в ересиологии отцов церкви начиная с середины V века мы ничего более о них не слышим. Феодорит Кирский, последний отец церкви, писавший о них около 430 года, даже утверждает: они настолько прочно забыты, что большинство его современников не знает их имен.
Так что принято считать, что к концу V века н. э. иудео-христиане исчезли с исторической сцены. Однако не исчезла их вера.
Глава 3
Возрождение в Аравии
Среди посланников Господних я не носитель новоявленного Слова.
Коран 46:9 [155]В 610 году в западной части Аравийского полуострова, в небольшой пещере, произошло событие, изменившее мир.
155
В оригинале опечатка – 49:6. – Прим. пер.
В пещере сидел в уединении человек. Он привык приходить сюда один из близлежащего города Мекки, «матери городов», чтобы поразмыслить в тишине и одиночестве, вдали от шумного городского рынка. Сам он был на этом рынке купцом – с хорошим делом, хорошей репутацией, хорошей женой. Ему было сорок лет – для того времени возраст уже пожилой – и от жизни он, скорее всего, не ждал никаких перемен. Но перемены были уже рядом.
Звали его Мухаммад, что на языке его матери – арабском, близком к еврейскому и арамейскому, – означает «достойный похвалы». Народ его, арабы, в самом деле был отдаленно родствен евреям. Легенда гласит, что младший сын Авраама Исаак стал прародителем израильтян, а старший его сын Измаил – предком арабов. Но, если иудеи оставались верны единобожию Авраама, арабы создали политеистическую религию, поклонялись множеству богов, часто изображаемых в виде идолов. Например, Узза была богиней плодородия, Манат – богиней судьбы, Хубал – богом Луны.
Мекка, город Мухаммада, был центром арабского идолопоклонства. В самом центре города возвышалось строение в форме куба, называемое Кааба. (Возможно, от его названия и происходит само слово «куб» [156] .) Арабы считали, что это храм, построенный Авраамом и Измаилом – следовательно, он мог быть возведен лишь для поклонения единому Богу; однако давно уже Кааба превратилась в языческий храм. Во времена Мухаммада в Каабе стояло более трех сотен идолов, и каждый год со всего полуострова приходили к ним паломники, чтобы выразить им свое почтение и принести дары. Идолопоклонство способствовало и престижу Мекки, и ее процветанию.
156
Обычно считается, что слово «куб» происходит от греческого kubos, но и это греческое слово может иметь арабские корни. Карен Армстронг в своем словаре терминов уверенно замечает: «От Каабы пришло к нам слово «куб»». Holy War: The Crusades and Their Impact on Today’s World (New York: Anchor Books, 2001), p. 591.
Однако Мухаммад все сильнее ощущал недовольство существующим порядком вещей. Во-первых, идолы казались ему бессмыслицей – как и всей небольшой группе арабских монотеистов, так называемых ханифов, считавших идолопоклонство отступлением от веры в единого истинного Бога.
Во-вторых, ему казалось несправедливым жесткое иерархическое устройство общества в Мекке, где надменные богачи втаптывали в грязь униженных бедняков и рабов. Его собственное племя, курейшиты, всего два поколения назад тоже были бедняками и боролись за существование в пустыне. Однако, осев в бурно развивающейся Мекке, они сделались богачами-нуворишами. Мекка стала городом крайностей и безудержной эксплуатации: мужчины здесь продавали друг другу женщин-рабынь как проституток, богачи выжимали все соки из бедняков.