Я выписался оттуда так быстро, как только смог, и мой антидепрессант хорошо помогает мне большую часть времени.

Один из его побочных эффектов заключается в том, что я набираю вес: за шесть лет болезни я набрал восемьдесят фунтов. Поэтому я принимаю таблетки, уменьшающие аппетит. Я редко помню, что нужно съесть обед, а иногда и завтрак. К ужину чувствую слабость и весь дрожу, жена говорит, что у меня пониженный уровень сахара в крови, и я что-нибудь съедаю. (Не слишком разумная диета, но она работает.)

Одно время я сидел на другом препарате. Он помогает скинуть тонны веса, но может также сделать вас тупым. Его в шутку называют лекарством «тупиц-худышек». В отличие от старого препарата, действие которого вполне объяснимо – врачам ясно, как он подавляет ваш аппетит, – никто толком не в курсе, как действует новый. В этом заключается общая опасность подобных лекарств. Никто не знает, что для вас хорошо, а что плохо, и потому лечат методом проб и ошибок. Я пил препарат где-то год (три таблетки в день), и за это время полиция три раза штрафовала меня, и это не считая того утра, когда меня чуть было не привлекли за вождение автомобилем в состоянии алкогольного опьянения. Пришлось пройти все те тесты на трезвость, которые часто показывают по телевизору. (Клянусь, я не знаю, как кто-то может назвать буквы алфавита с конца до начала, трезвый или нет.) К счастью, я в общем и целом справился с этими тестами, и меня не арестовали. Но в тот год я попал в три аварии и меня лишили водительских прав.

И хотя я потерял тридцать фунтов, но все равно попросил своего доктора избавить меня от таблеток, потому что не мог работать. Весь тот год я провел в каком-то чаду и ничего толком не помню. Я ездил в Париж на книжный фестиваль – это единственный раз, когда я был в Европе, – и ничего из этой поездки не запечатлелось в моей памяти. Знаю, что заснул в Нотр-Даме (и меня вытолкали оттуда взашей), после чего я отправился в кафе, где опять заснул (и меня опять вытолкали). Подобные случае были типичны для того периода времени. Когда я летел домой, то выпил пригоршню таблеток и пришел в такое состояние неподвижности, что женщина на соседнем сиденье подумала, будто я попытался покончить с собой, и в самолете прогремело объявление: «Есть ли среди пассажиров врач?» Я проснулся под конец полета, во время которого за мной присматривала медсестра.

Если вернуться к началу этой истории, то надо сказать, что в 2010 году у меня начались следующие проблемы: сильное паническое расстройство и агорафобия. Паническое расстройство – это по сути постоянная тревога. У тебя вечно включена реакция «бей или беги». Панические атаки во многом похожи на сердечные приступы – боль в груди, учащенное дыхание, потливость, головокружение и так далее – только к этому добавляется сильный страх. Агорафобия – это страх перед ситуациями, в которых может случиться паническая атака – толпа, стрессовая ситуация, пребывание в определенной социальной среде. Да все, что угодно. У меня ужасные проблемы с церковью: я выдерживаю в ней всего двадцать-тридцать минут, а потом мне приходится встать и выйти. Однажды у меня был такой вот случай в магазине строительных материалов, где мне нужно было что-то купить, но я не мог заставить себя выбраться из глубины магазина – либо подойти к кассе, либо просто уйти. Все кончилось тем, что я уселся на полу рядом с теплоизоляционными материалами и целый час проплакал. Дело дошло до того, что я не мог войти в комнаты для совещаний на работе. Так и сидел в своем кубикле. Работу я потерял. Потом я понял, что, вероятно, мог подать в суд, поскольку меня уволили из-за того, что я был болен, но я не стал этого делать.

Все это привело меня к новому лекарству, одному из бензодиазенпинов. Кроме него я пробовал пить и другие. Все они действуют одинаково (в некоторых случаях успешно, в других – нет) – прекращают паническую атаку. Я пью три таблетки вечером, если день был хорошим. И добавляю к ним еще пять, если атака имеет место. Мой друг, Хоуард Тэйлер, прозвал меня Клонопиньятой: мол, если меня ударить, то из моего тела посыплется препарат. Моему доктору не нравится такая убойная доза, и мы оба признаем, что у меня вырабатывается привыкание к этому лекарству (еще бы, никто не должен пить восемь таблеток в день). Так что мне необходимо уменьшить количество таблеток, что я обязательно сделаю, если у меня больше не будет по четыре панических атаки в неделю.

Важное лекарство, которое я сейчас принимаю, – это нейролептик (две капсулы вечером). Это средство против обсессивно-компульсивного расстройства, которое мало похоже на то, как его описывают. (Обычно люди говорят: «У меня небольшое ОКР», имея в виду, что они обожают порядок и очень аккуратны). Обсессивная сторона ОКР – это навязчивые мысли, которые мешают людям нормально функционировать. Компульсивность же – это когда вы должны выполнять определенный ритуал, который необъяснимым образом избавит вас от обсессии. У меня великое множество непреходящих навязчивых мыслей. Я имею обыкновение смотреть через заднее стекло своего автомобиля и вижу, как взрывается и рушится гора, подобно горе Сент-Хеленс. Я также все время поглядываю в зеркало заднего вида, потому что уверен: меня преследуют. Когда я один дома, у меня бывают звуковые галлюцинации: я слышу как Dave Matthews Band играет «Typical Situation»; моя служебная собака разговаривает со мной. Было время, когда я не мог усидеть на месте, или же работал по четырнадцать часов в сутки и выходил из офиса только поспать. А компульсии! Они заслуживают отдельного параграфа.

Помню, как-то вечером я сидел на диване с женой и она мечтательно проговорила: «Знаешь, чего мне сейчас действительно хочется? Карамельного коктейля с «Орео», а я подумал: «Знаешь, чего мне сейчас действительно хочется? Ударить себя кулаком в лицо». Такое действие – а именно разбить свою голову в кровь – показалось мне столь же привлекательным, как и мороженое. Я знал, что, если я нанесу себе удар, возможно, поставив синяк под глазом или расквасив нос, все станет гораздо лучше, чем есть. А также чувствовал внутри себя какое-то понукание, заставляющее сделать это. И единственным выходом из положения было – истечь кровью.

Когда я более-менее научился контролировать это стремление, желание наносить себе физический вред вновь подняло свою уродливую голову, приняв образ дерматилломании, компульсии раздирать кожу головы ногтями до крови. И не только сзади под волосами, но и спереди, посреди лба. Так что, когда я появился в кабинете врача с огромной ссадиной на голове, он назначил мне еще одно психотропное средство, способное блокировать бредовые идеи (две таблетки: одну утром, другую вечером). Это было очень сильное лекарство со множеством возможных побочных действий. Я спросил у доктора, а чего я могу теперь ждать, и он ответил, что к тому времени, как я почувствую, что со мной что-то не так, я могу оказаться в бессознательном состоянии с остановившимся сердцем.