«Э, менталь. Напиваешься до смерти?».

Клэр развернулся. Комната была пустой, темная мебель и потолок с сатирами и нимфами — насмешка мисс Бэннон над идеями мужчин — были прежними. Бильярдный стол, где часто стучали по шарам, пока он обсуждал дело, а мисс Бэннон потягивала ром, был таким же, укрытым тканью, потому что он какое-то время не играл.

Его чувствительные ноздри раздувались. Запах грязи, затушенной свечи. И сильный запах мужчины, жившего жестокостью, остроумного и с худым лицом.

«Невозможно, — серебряные огни не трепетали. Его веки очень быстро двигались, способности пытались понять, настоящие ощущения или фантазия. — Просто невозможно».

Неаполитанец не стоял у двери, где замирал перед тем, как достать длинную тонкую сигарету с цветочным привкусом, странно смотрящуюся в его грязных пальцах.

— Просто напряжение, — буркнул Клэр, слова падали в мертвый воздух. Он не замечал, как тесно было в этой комнате без веселых вопросов женщины, без ворчливых ответов мужчины, когда он забывал о маске. Без стука бильярдных шаров, отдельной музыки, без дыма в воздухе, который с треском чар улетал к дымоходу. — Жуткий день. И неделя. Еще бренди и отдых. Для моих нервов.

Будто у ментата могли быть растрепаны нервы. Было глупо даже предполагать это. Но все же…

Он вытер рот тыльной стороной ладони, повернулся к шкафу и налил еще. Нет, не отдых. Отдых ему не поможет. Только работа прогонит тревогу, ведь земля могла перестать слушаться законов и начать вести себя нелогично, как магия.

— Эксперименты, — он посмотрел на ладонь с рюмкой бренди, янтарная жидкость дрожала. Рука была знакомой, как его дыхание, и возможности кружились в его голове.

Он не понимал, пока выпивал бренди и наливал еще, что оставил смятые бумаги о ранах Марты Тебрем и показания свидетелей в карете мисс Бэннон, где Хартхелл найдет их и без слов передаст Финчу, а потом бумаги окажутся на столе в кабинете мисс Бэннон. Это было поражающим признаком рассеянности для него.

Клэр вряд ли мог забыть о бумагах, и он думал, что его состояние было тревожным. Но он просто наливал и выпивал, пока бутылка не опустела, а потом он поспешил покинуть комнату.

Он даже не ощущал себя пьяным.

Глава шестнадцатая

Редкое и чудесное

Просыпаться после такого неудобного события было неприятно. Особенно когда пробуждение было от грохота в глубинах дома, и Микал выругался, распахнул дверь ее спальни.

Без стука.

— Он убьет себя, Прима, — глаза Щита пылали, темные волосы были спутаны, словно он запускал в них пальцы. — Или одного из слуг. Или разобьет дом.

Эмма вздохнула, повернулась и уткнулась лицом в подушку. Хоть было темно, ее голова ужасно болела, и любые признаки света ранили ее глаза.

— Вряд ли, — буркнула она. — Уйди.

Он подошел к ее кровати и коснулся плеча двумя пальцами.

— Я не хотел вас будить, но он навредит кому-то, может, себе.

«Последним я помню…» — она поежилась от воспоминания. Но обморок притупил острые края, учение лишило яда. Она могла спокойно обдумать видение.

Она испытала смерть Тебрем, удар за ударом.

Она нарушила то, что смерть чуть не достигла. Глубокое пятно, которое кормили бедность и жестокость Уайтчепла. Теперь нужно было с трудом и опасностью определить метод и намерения убийцы, а потом обрушиться на убийцу с силой закона и раздражением Эммы.

Она выбралась из тумана сна, когда раздался еще один удар. Звук не был волшебным, защиты трепетали только в ответ на ее внимание.

— Что он делает?

— Заперся в мастерской, шумит с Прилива. Дверь крепкая, и…

— Да, — она моргнула, зевнула и отодвинула подушку и его пальцы с долей сожаления. Попытка выбить дверь мастерской активирует защитные чары, и воля Примы ударит раньше, чем она придет в себя. — Хорошо. Позови Северину и служанок. Я посмотрю, что он задумал. Но потом я приму ванну и выпью шоколад. Ужасно себя чувствую.

— Конечно. Могу я спросить, что это было? — он хмуро смотрел на нее, словно она была непослушным ребенком.

Она решила, что не хотела такой разговор с Микалом в этот миг, так что сделала вид, что не поняла его.

— Уверена, он преследовал безумных политических подрывателей, и они точно дали его активному мозгу поработать. Ты можешь идти, Щит.

Он долго стоял на месте и ждал. Когда стало ясно, что она больше ничего не скажет, он опустился на пятки.

— Прима?

— Если не хочешь пообещать, что принесешь шоколад как можно скорее, или это не сообщение о разрушении всего Лондиния, то я тебя не слышу, — его тело было напряжено после вчерашнего — она надеялась, что это было вчера, что она пропустила только Прилив и пару событий. Спина и руки болели, голова пульсировала, словно она выпила больше рома, чем стоило.