С каким же огромным, непередаваемым облегчением закрывала я за Левиным дверь. Слов таких нет, чтобы описать испытанную мной радость, пусть и изрядно горчившую из-за признания старой ошибки, которая пустила под откос всю дальнейшую жизнь.

Когда я выглянула за окно, автомобиль надзирающего инспектора уже отъезжал.

Очень тянуло перекреститься, но я все-таки удержалась.

Неужто все оказалось настолько просто? Один откровенный разговор — и злобный цербер решил оставить меня в покое? Я хотела поверить в свое счастье, но как-то не выходило. Левин не трепетный юноша, чтобы легко и просто верить женским откровениям. Для того, чтобы оставить мысли о моей вине, ему требуется какое-то действительно весомое доказательство, а не только одно слово и тарелка салата. Тем более, греческого.

Тяжело вздохнув, я потерла виски и легла спать, повторяя про себя, что утро вечера мудренее.

И снова во сне была тихая безлунная ночь. Мы сидели на скамье с тем, кого я ждала всю жизнь. Я уже смирилась, что разглядеть лица мне не удастся, как ни старайся, поэтому смотрела прямо перед собой.

— Зачем ты приходишь? Зачем мучаешь? — спросила я, чувствуя, как затягивается на шее петля безнадежности.

Он вздохнул.

— Если я мучаю тебя, то и сам мучаюсь не меньше. Разве тебе станет лучше, если я исчезну?

Он укорял, он даже насмехался, именно поэтому я поверила, что рядом со мной живой человек, реально существующий живой человек, а не моя мечта об идеальном возлюбленном, которая обрела в снах плоть и кровь.

— Я не знаю… — беспомощно пролепетала я, а потом вдруг ответила: — Нет, не лучше. Без тебя мне не на что было надеяться. Но я даже не понимаю, встретимся ли мы когда-нибудь. Не знаю, кто ты, где ты. Почему ты так долго?

Суженый взял меня за руку.

— Такова судьба. Прояви терпение.

Поспать мне удалось совсем немного, но при этом все равно проснулась я посвежевшей и радостной, будто удалось, наконец, отдохнуть как следует после долгих недель тяжелого труда.

— Эй, Соня, там твой дементор, кажется, убрался, — крикнула мне из кухни Яна. — В том смысле, что я машины Левина не вижу под окнами. И своего салата в холодильнике тоже не вижу, между прочим. С каких пор у тебя начался ночной жор, а?

Ну вот, теперь придется признаваться в ужасном проступке и выслушивать обоснованные претензии подруги. Потому что она права, и не дело пускать постороннего мужчину в квартиру, особенно, если это не твоя квартира. Однажды мое человеколюбие погубит и меня, и тех, кто по глупости оказался рядом.

— Ты что, ночью Левина кормила? — совершенно верно поняла причину исчезновения пищи подруга, входя ко мне.

Я села на кровати, виновато опустила взгляд и кивнула.

— Кормила.

Яна фыркнула.

— Сонька, что за глупая привычку переводить на мужчину продукты, если это не твой мужчина? Имей в виду, сколько волка не корми, он все равно ест. На салат Левин не купится.

Словно бы я его покупала на этот несчастный салат.

— Мне просто стало жалко человека, Ян. Ночь. Он там опять сидит голодный и уставший. Ну, не виноват же он в том, что работа такая.

— Словно бы он не сам ее выбирал. Дура ты, Соня.

Может, и правда дура. Но мне позволительно, в конце концов, я затворница, которая долгие годы отрицала само существование реального мира. Наверное, и дальше стоит продолжать в том же духе. Как-то мне не слишком нравится этот самый реальный мир.

Мама позвонила неожиданно. Без объявления войны. Глядя на ее имя на дисплее, я не ожидала ничего хорошего и сняла трубку с чувством застарелой обреченности.

— Мне Левин звонил, — с места в карьер начала родительница, а потом сделала паузу, позволяя мне осознать услышанное.

Я честно пыталась осознать, но количество полученной информации не позволяло провести полноценный анализ.

— И что сказал Кирилл Александрович? — наконец задала я вопрос, устав мучиться сомнениями.

— Что оставляет тебя в покое, — с каким-то очень уж странным выражением в голосе ответила мама.

Ну, а что не так? Другое дело, зачем было сообщать о прекращении боевых действий в первую очередь моей матери? Мне ведь и словом не обмолвился.

— Но ведь это хорошо. Разве нет?

Мама вздохнула ну очень уж расстроенно. Видимо, я опять что-то не то ляпнула. Но ведь если инспектор решил сообщить моей матери, то он решил оставить меня в покое всерьез?

— Сонька, ну ты у меня совсем глупая. Этот мальчонка так легко не мог сдаться. Это какой-то хитрый тактический ход, он просто хочет усыпить нашу бдительность, чтобы потом нанести удар.

Такие слова меня, конечно, расстроили.

— Ну даже если так. Я ничего не сделала, так чего мне бояться? И вообще, если даже то, что у меня алиби круглые сутки, для Левина не показатель, наверное, лучше вернуться к себе и махнуть на все рукой.