Свое исследование того, что ученые понимают под психикой, я провел в предыдущем томе, и оно с очевидностью показало, что при всей неразберихе в этом вопросе, единственное, что скрывается за этим таинственным словом – это работа нервной системы. И никак не душа. А что скажет сам Шабельников? Благо он посвящает психике целый параграф на полтора листа размером. А скажет он нечто не совсем вразумительное, поскольку никак не вяжется ни с уверенным объявлением психики главным вопросом психологии, ни с подменой ею души. Если же это не бред, то анекдот из разряда черных, про сладострастные мысли вивисектора о том, как он будет анализировать и разлагать эту вредную душу, из-за которой его наука разваливается.

«Психика. Было бы хорошо заранее поделить психику с разными ее сторонами или свойствами между разными науками и закрепить это деление юридически, чтобы каждому мирно есть свой кусок познания. Но здесь мы обнаруживаем полную неясность наших представлений о психике. Делить пока можно только разные словесные конструкции и заумные определения, за которыми не обнаруживается сколько-нибудь ясной и устойчивой реальности» (Шабельников, с. 9).

Я понимаю, что Виталий Константинович таким образом горько шутит над своей несчастной наукой. Но при этом он все же забывает о цели исследования, которую заявил в названии работы. Он забывает о науке души. Вот почитайте дальше, чем он занят:

«В житейских определениях психика обычно характеризуется перечислением нескольких психических процессов: “Психика – это наши чувства, мышление, ощущения, память и т. д.”. Когда же встает вопрос о том, что собой представляют эти самые чувства, память и мышление, то они сами прежде всего характеризуются как психические процессы. То есть логический круг замыкается, и мы приходим к тому же термину, от которого отправились в путь. Здесь мы можем сколько угодно совершать движение от А к Б, а от Б – снова к А: “психика – это мышление, память, эмоции и т. д.”, а “мышление, память, эмоции и т. д. – это психические процессы”.

В строгих научных определениях психики подкупает их полная неясность и опора на такие исходные объясняющие образы, из которых уже вообще ничего нельзя понять» (Там же, с. 10).

Так и хочется подхватить автора: да! да! Именно такой бред и составляет всю современную психологию!

Но где же выход, и зачем мне подхватывать борьбу с бредом, не лучше ли заняться своим делом? И я задаю вопросы: как же автор, у которого явно и у самого полное непонимание того, что такое психика, мог так уверенно подставить ее на место души? Да и что с душой, если уж возвращаться к началу?

А к душе мы возвращаемся внезапно, точно слетев то ли с американ-ских, то ли с русских психологических горок. Вот так поругав психологию за полную недееспособность, автор вдруг заявляет:

«В XX веке психологи уже немало сделали для решения и проблемы определения судьбы, и проблемы природы души.

Проблемы эти решаются в разных школах с помощью разных понятий» (Там же, с. 12).

Из этого я делаю лишь один вывод – все-таки, говоря о психике, Шабельников считал, что говорит о душе. А второй вывод я делаю из того, что дальше он говорит о гегелевской и марксистской психологии. Он считает, что и во времена марксизма психологи занимались душой. Это видно и по вводным главам. Но особенно режущим глаза убеждение в том, что он должен сохранить всё предыдущее научное наследство, становится в заключительном разделе. Я приведу несколько выдержек из последней главы «Трудный путь к психологии души».

Уже одно такое название должно внушить, что научная психология развивается в сторону психологии души, что, наверное, можно бы назвать более естественным для русского человека словосочетанием наука о душе. Сам Шабельников, правда, отказывается писать о последних веках этого развития, предположительно, оставляя их для следующей книги. В этой он начинает рассказ об изучении души с Вед и завершает Гоббсом и Локком. Но именно в последней главе он намечает путь от ассоциативной психологии к современности.

Я опущу то, что относится к Европе, и приведу рассказ о непосредственных предшественниках Шабельникова в его битве за науку о душе.

«В XX веке психология обращается к проблеме формообразования и развития психики. В генетической психологии Ж. Пиаже и психологической школе Л. С. Выготского (1896–1934) проводятся исследования закономерностей развития психики и создаются концепции о ее природе и происхождении. Психоанализ Фрейда, школы психологии Пиаже и Выготского стали разными направлениями генетической психологии, восстанавливающими представления о детерминирующих основах развития психики и личности человека.

Где-то в силу идеологических ограничений и предпосылок, а где-то и в силу научной традиции, психологи не стремились восстановить в психологии статус понятия “душа”, столь значимый в религиозных и философских концепциях прежних веков. Однако представления из прежних концепций души в той или иной мере присутствовали в теориях генетической психологии. <…>

Выготский, творивший в условиях жесткого контроля со стороны коммунистических идеологов и не имея возможности опираться непосредственно на концепцию Гегеля, не разрабатывал идеи о воплощении абсолютного и объективного духа в психике индивида, да и вообще не мог использовать понятие “душа”.