Лесные приключения (сборник)

Аннотация

В сборник вошли увлекательные и познавательные сказки про многочисленных обитателей леса известного писателя Э. Шима. Он много писал для детей, его произведения учат радости познания природы и могут увлечь самого непоседливого ребёнка. Кто переведёт язык зверей и птиц на человеческий? Вот таким переводчиком и стал писатель, с его помощью дети учатся видеть и понимать природу.

Книга иллюстрирована художником И. Цыганковым.

Для дошкольного возраста.

* * * Заячье семейство На берёзовой опушке лесные мамы хвалились друг перед другом своими детками. – Ах, какой у меня сын! – сказала мама Олениха. – Наглядеться на него нельзя. Копытца точёные, ножки пряменькие, шейка высоконькая… Лёгонький, как ветерочек! – М-м-м, сын, конечно, неплох, – сказала мама Барсучиха. – Но куда ему до моих деточек! Уж такие они нарядненькие, такие разумненькие! Родились в марте, в апреле уже глазки открыли, а нынче – поверите ли? – даже из норы выбегают… – А сколько их у вас? – спросила Олениха. – Уж, конечно, не один и не два. Целых три! – Можно вас поздравить, – сказала мама Ежиха. – Но всё-таки моих деток с вашими не сравнить. У меня их – пять душ! И вы знаете, у них уже шёрстка появилась… и даже иголочки твёрденькими становятся… Ну, не чудо ли? – Хрю! – сказала мама Кабаниха. – Пять – это хор-рошо. Ну, а что вы скажете, если их – десять? – А у кого их десять?! – поразилась мама Ежиха. – Хрю-хрю… У меня! Ровно десяточек, и все как один… хрю!.. мохнатенькие… хрю!.. полосатенькие… хрю!.. подвизгивают этак тоненько, как птички… Где ещё такое семейство найдёшь? Не успели мамы согласиться, как вдруг с поля раздался голос: – У меня семейство получше! И на опушке появилась мама Хомячиха. – Ну-ка, – сказала она, – попробуйте догадаться, сколько у меня деток! – Тоже десять! – хрюкнула мама Кабаниха. – Двенадцать? – спросила мама Барсучиха. – Пятнадцать? – шепнула мама Ежиха и сама испугалась, назвав такое большое число. – Как бы не так! – сказала мама Хомячиха. – Подымайте выше! У меня деток – восемнадцать душ, во сколько! И чего там болтать про шёрстку, про глазки, – это всё пустяки. Мои детки уже работать начали. Даром что малы, а уже каждый себе норку копает, жильё готовит. Представляете? – Да, ваше семейство – самое замечательное! – признали все мамы. – Вы подумайте: восемнадцать деток-работничков! Долго бы ещё удивлялись мамы, если бы на опушке не появилась Зайчиха. Хвалиться она не стала, шла тишком-молчком. Никто не узнал бы, сколько у неё деток, если б мама Олениха не спросила: – Ну, а сколько душ в вашем семействе? – Не знаю, – сказала Зайчиха. – Кто ж их считал… Может, – сто, может, – тыща, а может, – и ещё больше. – Как так?! – подскочили мамы. – Не может быть!.. – У нас именно так и бывает, – сказала Зайчиха. – Мы со своими детками не привыкли нянчиться. Рождаются зайчата, мы их разок покормим, а потом где-нибудь под кустом оставим – и до свиданьица! – Зачем же? Как безжалостно! – закричали мамы. – А затем, что так – лучше. Затаятся зайчата под кустом, притихнут – и ни волк, ни лиса их не найдут. А будь мы рядом, так навлекли бы на них беду. – Но ведь они же маленькие! – Маленькие, да удаленькие… И прятаться умеют, и видят зорко, и слышат чутко. Да и шубки у них тёпленькие. – А кто же их кормит-то? – Да любая Зайчиха, которая встретится. У нас ведь нету чужих деток, все – родные. Нынче я одного покормлю, завтра – другого. Вот и выходит, что все зайчата в лесу – из моего семейства. А сколько их, никто не ведает. Может, – сто, может, – тыща, а может, – и того больше. Посчитайте, попробуйте! И тут уж все мамы поняли, что всё-таки самое удивительное семейство в лесу – заячье. Полосы и пятнышки Встретились на поляне двое малышей: Косулёнок – лесной козлёночек и Кабанчик – лесной поросёнок. Нос к носу встали и разглядывают друг дружку. – Ой, какой смешной! – говорит Косулёнок. – Весь полосатый-полосатый, будто тебя нарочно раскрасили! – Ой, а ты до чего смешной! – говорит Кабанчик. – Весь в пятнышках, в пятнышках, будто тебя нарочно забрызгали! – Я в пятнышках для того, чтобы лучше в прятки играть! – сказал Косулёнок. – И я полосатый, чтобы лучше в прятки играть! – сказал Кабанчик. – С пятнышками лучше прятаться! – Нет, с полосками лучше! – Нет, с пятнышками! – Нет, с полосками! И заспорили, и заспорили! Ни один уступить не хочет. А в это время затрещали сучья, захрустел валежник. Вышла на поляну Медведица с медвежатами. Увидел её Кабанчик – и стреканул в густую траву. Вся трава полосками, полосками, – исчез в ней Кабанчик, словно сквозь землю провалился. Увидел Медведицу Косулёнок – и стрельнул в кусты. Между листьями солнце пробивается, везде жёлтые пятнышки, пятнышки, – исчез в кустах Косулёнок, словно его и не было. Не заметила их Медведица, прошла стороной. Значит, оба хорошо научились в прятки играть. Зря спорили. Медведь-рыболов На лесной реке, на крутой излучинке Медведь рыбу ловит. Сидит на большом камне, лапу вверх задрал – ждёт. Набегают на камень мелкие волны, ныряют в волнах мелкие плотвички. Белёсенькие, вёрткие, с красными глазками. Вот одна совсем близко подплыла. Ударил Медведь лапой, – распороли медвежьи когти воду – только брызги по сторонам! А Плотвичка-то – виль-виль! – и ушла. Не попалась! Обидно Медведю, а тут ещё насмешники отыскались, дразнятся. Голубой Зимородок на ветке сидит, посмеивается: – Такой большой, а такую маленькую рыбёшку словить не сумел! Гляди, как рыбачить надо! Сложил Зимородок крылья, камешком в воду – бульк! – и вот опять уже на ветке сидит, в клюве рыбёшку держит. – Может, угостить тебя, косолапого? Рявкнул Медведь от злости, потоптался на камне, опять лапу задрал. Опять ждёт. Накатывают на камень ленивые волны, плывут мимо камня ленивые голавлики. Лобастенькие, пузатенькие, с чёрными спинками. Вот один совсем близко подплыл. Ударил Медведь лапой, – полоснули воду медвежьи когти, – белый бурун закипел! А Голавлик нырнул поглубже – виль! – и ушёл. Не попался! Сопит Медведь от обиды, а насмешники не унимаются. Усатая Выдра хихикает на берегу: – Такой силач, а не мог с рыбёшкой справиться… Гляди, как умеючи ловят! Скользнула Выдра в воду, погналась за голавликами. Быстро плывёт, изгибается в струях, как змейка. Настигла рыбу, кинулась, цопнула, – и вот уже вылезает на берег с Голавликом в зубах. – Хочешь, косолапый, тебе рыбий хвостик оставлю? Рявкнул Медведь, отвернулся в другую сторону. Опять лапу задрал и опять ждёт. Надвигается на камень большая волна, плывёт мимо камня громадная Щука. Спина – как бревно, зубы – как шилья, на голове мох зеленеет… Страшилище! Зимородок не хочет за Щукой нырять. Выдра и не собирается Щуку настигать. Эта рыбина, чего доброго, сама рыбаков слопает! Но Медведь лапу свою не опустил. Напротив – ещё шибче замахнулся. Подплыла Щука поближе. Мелькнула медвежья лапа – хвать! – и глазом никто моргнуть не успел, как очутилось страшилище на горячем камне. А Медведь рычит, похохатывает: – Кто тут насмешничал, кто меня дразнил? Поучитесь-ка сами рыбку ловить… Вот добыча так добыча – сам наемся, всех вас накормлю, да ещё сорокам с воронами останется! Приключения зайца I Все мои напасти, братцы, начались в конце весны. Уже черёмуховый снег на землю осыпался, птицы уже свили гнёзда и начинали примолкать; у врагов у наших – волков да лисиц – народились щенки, а мы, зайчата-настовички, давно подросли, осмелели и сделались совсем похожими на взрослых красивых зайцев. Было утро, и я собирался где-нибудь залечь подремать. Я только что побывал на деревенском поле, позубрил там клеверку – такого мокрого, холодного от росы, приятного – и теперь ковылял не торопясь вдоль опушки. Эх, думаю, зайду сейчас в лес, доберусь до тёплой песчаной гривки и залягу под кустом, – таково-то хорошо! Подрёмывай весь день… Но не тут-то было. Вдоль опушки тянулась человечья заброшенная тропка. Наверно, когда-то люди на водопой тут ходили. Перескочил я через эту тропку, и вдруг моя задняя лапа провалилась – щёлк! – ударило меня, и сунулся я носом в траву. Хочу прыгнуть, дёргаюсь, а лапу кто-то цапнул и держит. Хоть я и храбрый зверь, но тут у меня в глазах помутилось… Кабы знать, кто схватил, может, не так страшно было бы. А то ведь непонятно, кто тебя держит, и от этого – самый ужасный ужас. Дёрнулся я что есть сил – подалось. Комок земли вывернул, лапу вытянул, а на лапе-то, батюшки мои… Это я уже после узнал, что у меня на лапе было. А тогда – ещё сильней настращался. Висит на лапе чёрное, круглое, переплетённое, будто кривые сучья. Вроде бы неживое, а лапу зубами холодными закусило! Оказывается, был это, братцы, капкан. Когда люди хотят Волка изловить, Росомаху или там ещё кого, то прячут в разных местах капканы. Это страшные и непонятные штуки. Сидят, как мёртвые, но, если дотронешься, – вдруг оживают, защёлкивают свою пасть и держат тебя до прихода человека… Так мой капкан, братцы, был для Крота поставлен. Когда-то шёл по тропке человек, заметил кротовую нору и спрятал в неё капкан. А потом или забыл про него, или не смог это место найти. Нора кротовая осыпалась, травой заросла, сверху ничего не видать… Но капкан-то всё равно сидел под землёй настороженный – ждал-поджидал… А я в него и втяпался. Ох, и досталось мне… Уж как я его ни тряс, как ни возил, как ни сбрыкивал – не слезает капкан, да и всё тут. Хоть волком вой! Кидался я туда-сюда, невесть сколько ползком прополз, – наконец забился в кусты и лежу, плачу. Ну, думаю, настал мой последний час… У Зайца-то в чём спасенье? В ногах, сами знаете! Бывало, и от Лисы удерёшь, и от Совы отобьёшься, на спине лёжа, и от охотников уйдёшь, следочки запутывая… А теперь что делать? Любой враг меня словит! II И вот лежу я в кустах, а где-то рядом волны плескаются, по корням пошлёпывают. Сгоряча-то я и не заметил, как на берег озера попал. И кажется мне, что это не вода разговаривает, а невдалеке собаки загавкали, бежит кто-то, сопит… Вот сучок хрустнул… Камешки покатились… Нет, и впрямь кто-то бежит! Глянул я вверх, а на обрыве раздвинулись ветки… что-то серое мелькнуло… и показалась Волчица. Никогда я, братцы, её так близёхонько не видел. Знал, конечно, что есть в нашем лесу волчья семья, и следы ихние иногда встречал, и даже помнил местечко, где они воду пьют. Но только нос к носу не сталкивался, – везло мне… А сейчас Волчица стояла совсем рядом. Была она худущая, с отвислым брюхом, а пасть у неё была в чём-то зелёном. Не то траву ела, не то измазалась… Волчица стояла и нюхала воздух. И я смотрел, как у неё нос морщится. Он шевелился и блестел, как облизанный. Наверно, сверху Волчице трудней было меня заметить. Если бы заметила, то прыгнула бы сразу, – чего тут раздумывать… Но она ещё не видела меня, только принюхивалась мокрым своим носом, а потом начала потихоньку спускаться. Конечно, я и не думал удирать. Смешно, – с капканом на лапе… Куда уж тут удерёшь. Я лежал и смотрел, как она идёт. Чем она ближе подходила, тем сильней у неё морщился нос. И наконец она меня заметила. Мы глазами встретились. И я видел, как глаза у неё сперва удивились, дрогнули, а потом сразу нацелились на меня. И она сжалась, чтоб кинуться. И тут стряслось что-то совсем неожиданное. Зашумел по деревьям ветер, кругом затрещало, задрожало… Земля подо мной качнулась и вдруг – ухнула куда-то вниз. Ill Вы знаете, братцы, что лесные озёра зарастают? Вода затягивается всякими травами, невкусным мхом. И этот слой всё толще и толще делается, после на нём кустики вырастают и даже деревья. А внизу-то, на глубине, всё равно – вода… Вот спросите у Крота, он вам подтвердит. Ну вот, кусок такого берега отвалился и поплыл прочь от твёрдой земли. И я очутился на плавучем острове. Сначала-то я обрадовался. Когда берег рухнул, Волчица испугалась и шмыгнула в кусты. «Значит, – думаю, – опять тебе, Заяц, повезло!» Но потом я немножко очухался, поглядел вокруг – и снова настращался отчаянно… Остров был не очень маленький: прыжков двадцать в ширину и чуть побольше в длину. На нём болотная трава росла, кустики противного багульника и две сосны. Но земля-то под лапами у меня так и ходила ходуном, изгибалась на волнах… Ведь она была тоненькая! И кусочки от моего острова всё время отваливались, и он делался меньше и меньше. Пройдёт немного времени, волны размоют моховую подстилку, корни, переплетённую траву – и тогда остров развалится совсем. А я, с капканом на лапе, конечно, до берега не доплыву… «Эх, – думаю, – уж лучше бы мне очутиться в волчьей пасти. Конец – так сразу. А то сидеть да погибели ждать ещё хуже…» Дул ветер, волны бежали по озеру, и мой остров плыл совсем так же, как у людей плавают лодки под парусами. Берег всё удалялся, удалялся, вот уже моим заячьим глазам ни травы не различить, ни кустов, а вот и деревья стали синенькой полоской. Кругом – одна вода, и волны бьются в остров и белыми своими зубками отгрызают кусочек за кусочком… IV Остров был уже на середине озера, когда в небе вдруг появилась большая птица. У неё крылья были угловатые, широкие, хвост прямой, словно откушенный. А клюв загнут крючком. Догадались, кто это был? Конечно, она самая – Скопа… В когтях она тащила рыбину. Скопа – птица-рыболов, и я ничуть не удивился, что она рыбину тащит. Я только не понимал, зачем она к моему островку летит. Чего ей здесь надо? Хоть она и рыболов, но всё равно – ну её… Клювастая да когтястая! Забился я под ветки, глаз на неё скашиваю. А она покружилась и садится на сосну. И я увидел, что на сосне – большое гнездо, целая куча веток уложена. Скопа села туда и закопошилась, закопошилась. Слышно – запищали в гнезде. И я понял, что там – птенцы, а Скопа их кормит. Наверно, когда остров уплыл, Скопа прилетела на прежнее место и не могла найти гнезда. А после всё-таки нашла, но птенцы за это время очень проголодались, – уж так они пищали, так пищали… И я сообразил, что Скопа теперь всё время будет жить рядом со мной. И если сейчас меня не заметила, то потом непременно заметит. И сцапает. Я видел, как она рыбину поймала. Летела над водой, и вдруг – вниз, вниз, когти растопырила, вперёд выставила… Хвать! И поднимается со щукой. Рыбина бьётся, хвостом хлещет, а Скопа несёт её легко, будто головастика. «Вот, – думаю, – и меня так же… Хвать! – и очутишься в гнезде. Ещё тёпленьким». Весь день я глаз не сомкнул, трясся. А ночью боялся есть – вдруг веточкой хрустнешь, а Скопа услышит… Позубрил травинки, которые под носом были, и только ещё сильней живот подвело. И пить мне хотелось ужасно. Вода рядышком плещется, а я боюсь из-под куста вылезти. Ночь светлая была, вода – как молоко белеет. Вижу – вдалеке какая-то птица проплыла, Чомга, наверно. Потом показалась водяная Полёвка на плотике из травы. У неё плотик лёгонький, и она обогнала наш остров и уплыла куда-то в камыши. Под самое утро Лось переплывал через озеро. Сначала вдали рога показались – как будто дерево корявое плывёт. Потом слышно – пыхтит, плескается, и голова горбоносая качается над волнами. Лось мимо плыл и вдруг повернул к моему островку. Вот беда-то! Ведь он одним копытом наступит – и перевернёт весь остров! Но Лось, наверно, разобрал, что это не твёрдая земля, вздохнул шумно и направился к берегу. А утром, на зорьке, начала рыба играть. Как бухнет, как плеснёт! Круги по воде расходятся. Скопа в гнезде проснулась и опять улетела за рыбой. И в это время объявился ещё один жилец на нашем острове. V Я сижу под кустом, со страшного гнезда глаз не свожу. Не пропустить бы Скопу, когда вернётся! И тут по веткам рыжее такое шмыг-шмыг… В гнездо скопиное – скок! Куница. Уж я не знаю, отчего я раньше её не приметил. Наверно, тоже пряталась, пока голод не выгнал… Скакнула Куница в гнездо – смело так, не раздумывая… Но птенцы-то, видать, уже не беззащитные были, потому что Куница раза два вылетала из гнезда, и пух вился, и шерсти клочки… Досталось Кунице на орехи! Но потом всё смолкло. Только рыжий хвостик торчал над краем гнезда и подрагивал аппетитно… Едва успела Куница спуститься вниз и удрать, как показалась вдали Скопа. Покружилась над гнездом и села рядом на ветку. Кто её знает, чего она там увидела, о чём думала. Но только не кричала, не волновалась, а сидела неподвижно, как будто спала. Уже день кончался, солнце закатывалось, а Скопа всё сидела, и было непонятно, живая она или уже мёртвая. Потом расправила крылья, поднялась высоко и улетела к берегу. Больше она к нам не возвращалась. VI Улетела Скопа, но страхи мои не кончились. Куница проспится после сытного завтрака, станет рыскать по острову и… Куницы-то – они злющие да кровожадные! Хорошо ещё, что наш островок утром начал подплывать к берегу. Я и про капкан забыл, и про все опасности – стоял столбиком и глядел, как земля приближается. «Только бы, – думаю, – вылезти на бережок, а там уж авось придумаю, что дальше делать»… Вот уже виден луг зелёный, папоротники, кротовые кучки. Ещё немножко – и причалит наш остров. Но тут новая беда стряслась. Наткнулись мы на мелкое место, на песчаную подводную горку; внизу зашуршало, заскреблось – и наш остров остановился. Крепко мы застряли – даже сильный ветер не мог нас больше сдвинуть. И самое обидное – до берега-то оставалось лапой подать! Всё до последнего листика вижу, а перебраться не могу: опять глубина начинается, прыгну в воду – и утону со своим капканом… Днём началась гроза; в лесу многие деревья выворотило, и на нашем острове тоже упала сосна. Та самая, на которой Куница схоронилась. Куница осталась цела, я видел, как она соскочила в воду, заколотила лапками и поплыла к берегу. Только хвостик торчком! Очень было завидно, что я так не могу. Вот и остался я на острове один-одинёшенек. Бояться теперь некого, но и надежды на спасенье тоже нет… Иногда птицы ко мне залетали, крысы водяные наведывались. Но долго никто не задерживался, – все могли перебираться, куда захотят. Один я ковылял на трёх лапах, как привязанный. А корма на острове оставалось всё меньше и меньше, и я понял, что скоро придётся мне помирать голодной смертью. VII Я подстриг до корней всю траву, обгрыз даже противно пахнущий багульник, начал жевать сосновую кору… А дни шли за днями, и озеро не мелело, оставалось таким же глубоким. И по-прежнему отделяла меня от берега широкая полоса воды.

Конец ознакомительного фрагмента.