– Простите, но я не пойду сегодня голосовать ни за кого.

О своем нежелании голосовать за Ельцина сообщил и отец Георгий – настоятель храма Михаила Архангела на проспекте Вернадского, в котором Ельцин впервые побывал, когда еще был в опале. Отец Георгий, ставший близким для семьи Президента, крестил президентского внука Глеба. И не только крестил, но опытными действиями в купели совершил чудо, излечив родившегося с тяжелым пороком младенца.

На избирательный участок отправились прежним, что и в первый тур выборов, составом: Барсуков, Тарпищев и я. Сосковец лежал в больнице. Как и в прошлый раз, журналисты увидели неунывающую троицу. Корреспонденты на нас в прямом смысле слова набросились. А офицер, отвечающий в СБП за работу с прессой, подвел каких-то американских телевизионщиков, умоляя:

– Александр Васильевич, ответьте им хоть на один вопросик…

Я шел быстрым шагом. Оператор с камерой на плече снимал меня анфас и бежал спиной вперед еще быстрее.

– За кого вы голосовали? – спросила американка.

– За Ельцина.

– И что, у вас никакой обиды на него не осталось?

– Не осталось.

Мне не хотелось иностранцам объяснять, что в России на обиженных воду возят.

– А как здоровье Ельцина? – задает второй вопрос журналистка.

– К сожалению, данной информацией сейчас не располагаю, – корректно вру ей.

Приехали домой, выпили по рюмочке в честь праздника и стали ждать результатов честных выборов. Результат все помнят: в соответствии с ходившим тогда по Москве анекдотом, Зюганов набрал 52% голосов, а Ельцин – 53%. И никаких серьезных нарушений зафиксировано не было…

Если посмотреть на происшедшее философски, то моя отставка была запроектирована сразу же с созданием Службы безопасности Президента, на которую Ельцин, среди других задач, возложил выявление и пресечение коррупции в высших эшелонах российской власти. Неизбежно, при той активности, с которой действовала Семья, поддерживая рвущихся к власти олигархов во главе с Березовским и Чубайсом и пользуясь их услугами, она сама теперь стала объектом внимания СБП. Срочно нужен был повод, чтобы не только избавиться от меня, но и развалить эту службу. И он появился, как естественное событие, отражавшее в то время борьбу государственников с олигархами и Чубайсом.

Решала Семья, и она решила так, как нужно было Ей: государственников убрали, позднее разогнали службу и привели к бренному телу финансовую камарилью, доведшую страну до экономического и политического кризиса.

Вот об этом дальше речь. Но сначала немного о себе…

С детства я мечтал стать летчиком-истребителем. Однажды, классе в седьмом, разговорился с отцом школьного приятеля – тот был летчиком. Он мне сказал:

– Тебя с твоим ростом в авиацию не возьмут.

Я уже был под метр восемьдесят, а для летчиков-истребителей даже рост на пять сантиметров меньше считался предельным. Вдобавок меня слегка укачивало на качелях. Так что в самолете я, видимо, мог рассчитывать только на пассажирское кресло.

В школе любил читать о чекистах, следователях и операх МУРа, о коварных преступниках, которых непременно ловили отважные профессионалы-сыскари. Мечта о летчике сменилась более приземленной – я захотел стать чекистом. Туда, по крайней мере, принимали с любым ростом.

Родители к моим юношеским мечтам относились настороженно. Матери казалось, что я выбираю слишком опасные профессии. Отец внешне ее поддерживал, но в душе ему нравились мои устремления. Ведь, когда он пришел с войны, ему предложили работу в органах МГБ, но затем не приняли, когда узнали, что мой дед Никита Егорович, по материнской линии, был в 1937 году репрессирован и, если верить справке, умер в тюрьме в 1943 году.

После войны, в 1945 году, Василий Капитонович Коржаков пришел работать на фабрику «Трехгорная мануфактура» имени Ф.Э. Дзержинского. Сначала был помощником мастера, а затем мастером цеха и в этой должности проработал всю жизнь. Там, на «Трехгорке», отец познакомился с моей матерью, и они поженились очень быстро. Моя мама, Екатерина Никитична, потом призналась мне, что замуж вышла не столько по любви – просто ей надоело жить в общежитии, а отцу, как фронтовику, сразу дали комнату в подвале барака. Любовь пришла потом.

В той восьмиметровой комнатенке я и родился. В углу стояла печка, пол был земляной. Котенок на улицу не ходил, справлял все свои дела прямо на полу и тут же закапывал.

Обстановка была самой простой. Почему-то осталась в памяти железная кровать с блестящими никелированными шарами по углам: она до сих пор валяется разобранная в гараже, в деревне Молоково.

Когда мне исполнилось лет пять, родители купили тахту. Три подушки, валики – это стало полем битвы с младшим братом. Между этой тахтой и железной кроватью стояла тумбочка – на ней радиола «Рекорд». По тем меркам – современная, красивая вещь, и мы с братом постоянно слушали пластинки. Я больше нигде не видел таких приемников. При включении диск нужно было раскручивать пальцем, а потом он сам вертелся со скоростью 78 оборотов в минуту. Вот, собственно, и все, что могли позволить себе отец-фронтовик и мать – передовая ткачиха «Трехгорки».

Брат, Анатолий, младше меня на полтора года. А сестра, Надежда, родилась, когда мне было девять лет.

Отец хотел, чтобы в семье росло много детей. Сам он был одиннадцатым у моей бабушки Марии. Деда Капитона Сидоровича, как и бабушку, к сожалению, я тоже совсем не знал. Его единственная фотография сохранилась в семейном альбоме – дед в форме унтер-офицера вместе со своим начальником-офицером.

А отец мой родился в Орловской области. Голод погнал его вместе с братьями и сестрами в Москву. Пристроились они в совхозе недалеко от пригородной железнодорожной станции «Тестовская». Потом случилась трагедия: трое братьев отца – один двоюродный и двое родных – попали под поезд. Затем – война…