Если бы он позвонил и пригласил её — Аня не задумываясь согласилась бы. Где-то в глубине души, все эти дни она в тайне ждала, что он позвонит. Но упрямо молчал, и Аня не понимала, чего он добивается, и какого поступка от неё ждет? Хочет, чтобы пришла и бросилась ему на шею? Или давал время разобраться в самой себе и понять, что он нужен ей?

Нужен. Аня это уже давно поняла. Единственное чего она не понимала, так это зачем ему нужна она? Зачем красивому, здоровому, успешному мужчине нужна побитая жизнью, не первой свежести женщина, с кучей тараканов в голове? Что если она поддастся на его уговоры, а через месяц он найдет себе кого-то помоложе и уйдет от неё? С чем тогда останется она? Опять с разбитым сердцем и жизнью? Как старуха у разбитого корыта…

Аня понимала, что Влад прав: она приняла позицию страуса и удобно прячет голову в песок при малейшем способном вывести её из душевного равновесия случае, а Вольский только и делал, что все время бесцеремонно нарушал её покой.

Думать о том, что было бы возьми она телефон и набери его номер, Аня не хотела. Она не умела совершать безрассудных поступков, а может просто всю жизнь боялась это делать, но купленный на бой Влада билет относился к разряду именно безрассудных поступков, что само по себе для Ани было нонсенсом.

Две недели пролетели как один день, и Аня, в суете и беготне перед Парижским показом, вообще забыла о своих душевных метаниях и страхах. Работа всегда была тем затягивающим омутом, в который Аня безрассудно ныряла с головой, и выбиралась на поверхность, только когда с чувством глубокого удовлетворения можно было сказать, что дело сделано.

Парижскую неделю Аня любила больше всего. В отличие от делового, сдержанного и сугубо коммерческого Нью-Йорка, здесь показы превращались в настоящие шоу с красочными декорациями, оригинальными постановками и привлечением богемы. Здесь почитали роскошь и шик. И здесь всегда ждали от дизайнеров какого-то смелого вызова и неожиданности.

Аня и в этот раз не изменила своему стилю, во всех платьях четко просматривался её конек — сложные асимметричные линии. Кроме акцента на крой, она сделала ставку на цвет и ткани под этнику. Яркие, летящие словно ветер наряды невольно притягивали глаз, как и модели которых Аня тщательно отбирала для показа. Почти полгода она выискивала по всем столичным агентствам очень красивых и ярких девушек с аппетитными формами, а не костьми обтянутыми кожей. Обычно, их на показах красили так, что на подиуме они казались безликими манекенами, целью которых была лишь демонстрация того что на них надето. Аня хотела своей коллекцией подчеркнуть красоту славянской женщины, показать всему миру, для кого и на кого следует шить красивую одежду, поэтому макияж и прически были безупречными, лишь добавляющими и без того красивым манекенщицам, пленительное очарование.

По аплодисментам в зале после выхода каждой новой модели, Аня понимала, что это успех. Такой тяжелый, выстраданный, но заслуженный успех. О чем-то большем она и мечтать не могла. Нет, наверное могла. Всегда хотела разделить свою славу и радость победы с теми, ради кого она и поднялась так высоко, вот только именно этой её мечте сбыться было не суждено. Поэтому эйфория кружащая ей голову после успешных показов неизменно омрачалась болью от осознания, что так будет всегда. Там в зале не будет Андрея и Темы, глядящих на неё с восхищением и восторгом и не будет понятного ей одной шепота любимых губ — «ты лучшая».

Она привыкла.

Давно привыкла.

Шагнув в зал на поклон Аня растерялась от того, как вдруг стало тихо вокруг. Словно какой-то кинофильм смотрела пока шла по подиуму. А потом мир обрушился на неё гулом, овациями, яркими вспышками камер и… в этом размытом хаосе звуков и красок она четко и ясно видела лишь приближающегося к ней с букетом ландышей мужчину, такого до боли знакомого и родного.

… Дыши, Аня. Дыши…

В голове нет ни одной мысли. И глаз невозможно оторвать от его лица, которое не видела кажется вечность.

Он опять это сделал. Вот так — просто, легко, с мягкой улыбкой на губах, он монолитно и четко расставлял приоритеты, бросая вызов всему миру и давая ей понять, что не отступится от неё ни за что и никогда. И ему было плевать на сплетни и пересуды. Он давно все решил за них двоих.

Люблю — говорил каждый его взгляд. Люблю — кричал каждый жест и поступок. Люблю — красноречивее любых слов говорили подаренные им цветы.

Ладони Ани от волнения стали холодными, словно ледышки. Негнущимися пальцами она приняла букет, и Вольский наклонился, чтобы невесомо и невинно поцеловать её в щеку.

Никогда в жизни Аня не думала, что целомудренный поцелуй может быть таким: убойно-жгучим, дезориентирующим, как удар электрошоком. Тело словно парализовало, и позвонок из жесткого остова превратился в какой-то горячий кисель, заражающий все мышцы своей вязкостью.

…Господи, только бы не упасть!

— Поздравляю, Анюта!

Шепот Вольского — низкий и сдержанный, кажется, проникает под кожу, добираясь до сердца, замедляет его ход, и расползаясь по крови, сладкой дрожью.

— Спасибо! — звучит так нелепо и сухо, учитывая то, что сейчас творится у неё внутри. И все эти люди вокруг, невозможно мешают, мешают дотронуться до Вольского, что-то сказать, а лучше всего помолчать… Прижаться к нему и просто помолчать. Потому что когда он рядом — слов так мало, а чувств так много, и они не дают собраться с мыслями, они мечутся в пустой голове, вызывая какое-то невозможно-глупое, щенячье чувство восторга. Господи, она превращается рядом с ним в какого-то неразумного подростка!