Секунды тают, отбирая у неё солнечное тепло любимого мужчины и, глядя в его удаляющуюся спину, Аня вдруг ощущает такое невыносимое чувство потери, словно он вынул из неё душу и забыв отдать обратно, унес с собой.

Уже позже, за кулисами, Аня, придя в себя, нервно кусала губы, не понимая, почему она такая глупая? Как могла отпустить его вот так просто? Почему не подала хоть какого-то знака? Сжала бы руку, в конце концов, шепнула бы, чтоб подождал… Да что угодно могла сделать, а она тупо смотрела на то, как он уходит и даже не попыталась остановить.

— Ты дура, Аня! Совершеннейшая дура! — костерила себя она, мечась по гримерке, как загнанная львица, напугав таким поведением всех своих подчиненных.

Никто из них не понимал, почему после казалось бы такого грандиозного успеха, их начальница ведет себя так, как будто это был сокрушительный провал.

Всегда спокойная и уравновешенная Аня сама на себя была не похожа. А еще больше она стала злиться, когда собравшиеся вокруг неё журналисты, начали с недвусмысленными улыбками на лицах задавать ей вопросы об её отношениях с Вольским. Какая бестактность! Какое право они все имели лезть ей в душу и в личную жизнь? И почему она вообще должна отчитываться перед всем миром — любит она Вольского или нет, если ему самому она еще в этом не призналась?

Для редакторов, байеров и дизайнеров была организована тусовка в баре отеля Costes, и единственное, что в ней радовало Аню, так это то, что там с ней беседовали исключительно о работе. Парижские аfter-paty всегда отличались элегантностью и аристократизмом, за что Аня безумно их любила, здесь можно было спокойно обсудить все интересующие тебя темы, побеседовать с нужными людьми и отдохнуть после тяжелых месяцев кропотливого труда, но в этот раз даже утонченный лоск и светская непринужденность вечеринки не внесли в её душевный разброд четкости и ясности. Ей невыносимо хотелось сбежать, и приди за ней Вольский, как тогда, на вручении премии, она непременно это бы сделала. Но Влад не пришел. Аня даже догадывалась почему. Вероятно, в это время он уже был в Австрии. Странно, как он смог это сделать, учитывая расписанный по минутам режим дня. Хотя, чему удивляться? Этот невозможный, сумасшедший мужчина запросто мог пересечь полмира, чтобы подарить ей цветы, а потом как ни в чем ни бывало, отправиться обратно на какое-нибудь важное соревнование или тренировку.

Аня то и дело поглядывала на экран телефона, ожидая звонка Влада, но так и не дождавшись, несколько раз порывалась сделать это сама. А в итоге так и не решилась набрать заветный номер. Во-первых, потому что впервые в жизни банально не знала, что нужно сказать, а во-вторых, разговор был не телефонным. Слишком жизненно-важным и судьбоносным было то, в чем Аня собиралась признаться. Ей нужно было видеть глаза Влада, слышать его голос, чувствовать его рядом с собой.

Вернувшись домой, Аня заперлась на несколько дней в собственном доме решив, что выйдет на публику только тогда, когда страсти поутихнут. К Аниному неописуемому удивлению, по возвращению на работу, расспросами о Вольском её действительно перестали беспокоить. Назначавшие встречи журналисты интересовались исключительно профессиональной деятельностью и впечатлениями от Парижской недели. Причину такого непонятного затишья Аня поняла, только когда прочитала в интернете статью о Владе.

В былые времена, она наверное даже не глянула бы в колонку светских новостей, но взгляд невольно зацепился за фамилию Вольский, и сердце подпрыгнув, стало стучать, как ненормальное.

Статья с громким заголовком: «Завидный холостяк и лучший супертяж планеты Владислав Вольский пригласил на тренировку свою новую девушку австрийскую модель, актрису и телеведущую — Лизу-Катарину Грубер», изобиловала красочными фотографиями.

На всех снимках мужчина и женщина беззаботно и весело улыбались друг другу и, хотя это ни о чем конкретном не говорило, и возможно, их встреча была вообще совсем не тем, о чем написали журналисты, как-то отстраненно и бесстрастно, Аня для себя отметила, что высокая, пышногрудая блондинка и Вольский невероятно гармонично смотрятся вместе, и если бы встретила их на улице, то непременно подумала бы — какая красивая пара.

Тяжелый кулак ревности ударил куда-то в солнечное сплетение, тупой болью отдавшись в сердце. Все правильно. Такая и должна быть рядом с ним: молодая, красивая, раскованная, веселая. Зачем ему женщина с кучей комплексов и сомнений, страшащаяся впустить кого-то в свою жизнь, чтобы больше не страдать и не мучиться болью потерь? Что она может ему дать? Сможет ли сделать счастливым, если сама просто напросто разучилась таковой быть? А дети? Ведь он обязательно захочет детей. Получится ли у неё? Четырнадцать лет назад, когда у неё родился Артем, таких вопросов она себе не задавала. Сейчас, когда планка переваливала за тридцать четыре, возникали естественные сомнения. Что если она испортит ему жизнь? Стоит ли этого её эгоизм? Не лучше ли прогнать его сейчас, пока она еще может это сделать?

От невообразимого хаоса, творящегося в голове у Ани, она у неё в итоге разболелась. Выпив таблетку, она легла спать, дав себе обещание, что выкинет всю дурь из головы, и когда проснется, будет думать только о хорошем, перестав изъедать себя мучительными сомнениями и беспочвенными страхами.

Но, наверное, если бы она так сделала, это был бы кто-то другой, а не Аня. Чем ближе время приближалось к дате боя Влада с Джерингсом, тем сильнее Аня колебалась и комплексовала. Она с какой-то пароноидальной манией, доставала билет, подолгу удерживая его в руках, словно это могло придать ей хоть какой-то уверенности. Сто раз за день Аня говорила себе, что не пойдет на бой, и в сотый раз меняла свое решение.

Желание увидеть Влада было сильнее её, и то, что вокруг будут находиться тысячи зрителей, и в их живой массе можно остаться незаметной, сильно перевешивало чашу весов её сомнения. А чтобы не мучить себя больше, Аня взяла да и купила билет на самолет до Лос-Анджелеса, решив, что один раз в жизни может позволить себе такое безрассудство.

Ведь никому не будет плохо оттого, что она просто посидит никем не замеченная в дальнем углу, наблюдая за мужчиной, прочно запавшим ей в сердце и душу?