Как у нас бывает в Прощеное воскресенье? В храме собираются прихожане, которые, согласно древней монашеской традиции, в этот день накануне Великого поста испрашивают друг у друга прощения за то, в чем чувствуют свою вину: ведь они регулярно общаются, между ними складываются более или менее близкие отношения, и они действительно порой могут чем-то задеть, чем-то обидеть один другого, могут друг о друге помыслить или сказать за глаза что-то недоброе. Однако в Прощеное воскресенье в храме обязательно оказываются и просто зашедшие туда люди, которые, желая как-то приобщиться к церковной традиции этого дня, начинают тоже просить прощения – у прихожан, у священника. В чем же их вина перед теми, кого они впервые в жизни видят? Безусловно, нам всегда есть за что просить прощения, эту истину когда-то замечательно сформулировал Достоевский: каждый перед каждым виноват. Но вряд ли большинство из людей, зашедших ненароком в храм в Прощеное воскресенье, думает в этот момент о словах Достоевского. Скорее всего, они просят прощения формально. Может быть, и неплохо, что они это делают и уходят из церкви с какими-то хорошими, теплыми впечатлениями. Но по большому счету это действие не имеет практического смысла. Прощения надо просить у того, перед кем ты виноват на самом деле: кого ты огорчил, кому причинил боль (и, конечно же, это надо делать не только в Прощеное воскресенье, но и на всем протяжении жизни, когда это, исходя из обстоятельств, необходимо).

Итак, было бы очень странно и, повторюсь, неестественно для нашей нынешней жизни вернуться сегодня к практике публичного покаяния. Христианских общин, какими они были в древности, сейчас нет. Может быть, и существуют исключения: где-нибудь в небольшой обители, где естественным образом вся братия знает, что тот или иной брат пал и таким образом отлучил себя от их общей жизни. Но и тут, помня о немощи современного человека, надо подумать, полезна ли ему будет исповедь перед всей общиной, выдержит он это или нет? Ведь все, что существует в Церкви, должно содействовать спасению человека, а не разрушать и не уничтожать кого бы то ни было.

Так мы, с одной стороны, знаем о древней епитимийной практике [5] , сопряженной с отлучением согрешившего христианина на много лет от евхаристического общения, а с другой стороны, в Апостольских посланиях встречаем свидетельство совершенно иного пастырского подхода. В своем Втором послании к Церкви Коринфа апостол Павел пишет о некоем блуднике, прежде отлученном от нее, и просит коринфских христиан вновь принять его в общение, чтобы сатана не умертвил его чрезмерной печалью (см.: 2 Кор. 2: 5-11). Ясно, что он говорит об этом не через десять или четырнадцать лет после случившегося грехопадения. Апостол посчитал достаточно краткое время довольным для покаяния, поскольку знал ситуацию изнутри и понимал, что подобное решение принесет падшему пользу.

Впоследствии от той строгой епитимийной практики, которая существовала на заре христианства, отказалась и вся Церковь, что представляется совершенно здравым и естественным. Если бы сегодня мы отлучали людей от Причастия на семь, десять, четырнадцать лет, то просто губили бы их, отсекая от жизни в Церкви фактически навсегда. Любовь же, сострадание и снисхождение (но не потакание!) к немощи современного христианина приносят свои плоды: мы видим, какие перемены постепенно происходят в людях, как совершается в них то преображение, которое без возвращения к участию в таинствах было бы невозможно.

Вместе с тем мы видим и другое: редко кто в наши дни меняется так скоро и бесповоротно, как это можно было наблюдать в древности, в жизни огромного множества святых. И сегодня сказать, что покаяние – личное дело каждого, что человек сам перед Богом согрешил и сам перед Ним покается, будет огромной ошибкой. Нам действительно нужен свидетель, нужно примирение с Церковью через таинство, дающее возможность Божественной благодати врачевать нашу немощь и восполнять недостающее. Без этого какое-либо движение вперед оказывается решительно невозможным.

Я ни в коем случае не хочу сказать, что таинство Покаяния необходимо лишь сегодня, а раньше нужды в нем не было – разумеется, это не так. Все таинства, установленные в Церкви действием Духа Святого, необходимы. Я просто обращаю внимание на то, что если в древности мы находим примеры обращения грешников от жизни беззаконной к жизни святой через внутреннее покаяние благодаря колоссальному стремлению измениться и стать другими, то для современного человека, постоянно колеблющегося, слабого, нерешительного, исповедь – фактически единственный путь к воссоединению со Христом после отпадения от Него.

В деле нашего спасения действует принцип синергии – взаимодействия двух воль и двух сил: Божественной и человеческой. Повторюсь вновь и вновь: мы видим, насколько сегодня стал слабее человек, насколько немощнее стала его воля и умалились силы. И мы не можем не понимать: раз в этом процессе синергии с нашей стороны сил прикладывается все меньше, то, значит, этот недостаток может восполняться лишь Богом. Современная практика таинства Исповеди и есть отражение этих перемен, происходящих в человеке и в его взаимоотношениях с Богом.

Из книги «Одна ночь в пустыне Святой Горы» мне запомнился такой эпизод. Когда расстаются автор, будущий митрополит Иерофей (Влахос) [6] , и его безымянный собеседник, то первый говорит: «Какая же здесь, на Святой Горе, удивительная благодать Божия!», на что собеседник возражает: «Нет, благодать Божия не меньше действует у вас, живущих посреди мира. Ведь здесь, в уединении, очень мало искушений и соблазнов, вы же окружены ими со всех сторон. Конечно, Господь в гораздо большей степени покрывает вас, помогая вам устоять». То же самое можно сказать и про таинство Исповеди: чем немощнее и слабее человек, тем больше в его жизни действует Бог.