Потом Фред сказал:

– Не переживай из-за него, Чарли. До завтра он протрезвеет, и все будет нормально. Он просто опять пьян – когда трезвый, он совсем другой.

– Нет, кажется, он ушел навсегда, – сказал Чарли. – Надеюсь, это к лучшему.

Вид у Чарли был очень грустным, и всем стало очень грустно, потому что Кипяток был родным братом Чарли. Все сидели и смотрели в свои тарелки.

Проходили годы; Кипяток так и жил в Забытых Делах, собирая потихоньку банду из тех, кто был на него похож, кто верил в то, что он говорил и делал, вел себя как он, – тех, кому нравилось копаться в Забытых Делах и пить виски, сделанные из того, что там находилось.

Иногда они приводили в чувство кого-нибудь из банды и отправляли его в город продавать забытые вещи, среди которых попадались красивые и необычные, или книги, которые мы тогда жгли вместо дров, потому что в Забытых Делах они валялись миллионами.

Хлеб, еду и прочий хлам они добывали из забытых вещей, так что могли жить, не занимаясь ничем, кроме раскопок и пьянства.

Маргарет подросла, превратилась в очень красивую молодую женщину, и мы все крепче привязывались друг к другу. Однажды Маргарет пришла ко мне в хижину.

Я всегда узнавал ее еще до того, как она появлялась, – по тому, как она ступала на доску, на которую всегда наступает, – и все мои внутренности натягивались от радости, как веревки на колокольне.

Она постучала в дверь.

– Входи, Маргарет.

Она вошла и поцеловала меня.

– Что ты сегодня делаешь? – спросила она.

– Нужно идти в Смертидею доделывать статую.

– Ты все еще лепишь этот колокол? – спросила она.

– Да, – сказал я. – Очень медленно движется. Слишком долго. Хочется уже закончить. Устал я от этой штуки.

– А что ты будешь делать потом? – спросила она.

– Не знаю. У тебя есть какие-то идеи, милая?

– Ага, – сказала она. – Хочу сходить в Забытые Дела, посмотреть, что там есть.

– Опять? – сказал я. – Тебе определенно понравилось.

– Там интересно, – сказала она.

– Ты, наверное, единственная женщина, которой там нравится. Все остальные боятся Кипятка и его банды.

– Там интересно. Кипяток безобидный. Ему нужно только напиться.

– Хорошо, – сказал я. – Все в порядке, милая. Приходи вечером в Смертидею. Я повожусь немножко с колоколом и тоже приду.

– Ты пойдешь со мной? – спросила она.

– Нет, мне еще нужно тут кое-что сделать.

– Тебе помочь? – спросила она.

– Не надо, это так, ерунда, я сам.

– Тогда ладно. До встречи.

– Только сначала поцелуй меня, – сказал я.

Она подошла ближе; я крепко обнимал Маргарет, целовал ее в губы, потом она засмеялась и убежала.

Через некоторое время я пошел в Смертидею лепить колокол. Работа не двигалась вообще, и в конце концов я просто сел на стул и стал смотреть.

Резец вяло болтался у меня в руке, я бросил его на стол и бездумно закрыл тряпкой.

Подошел Фред и увидел, как я сижу, таращась на колокол. Он ушел, не сказав ни слова. Эта штука даже отдаленно не напоминала колокол.

Наконец пришла Маргарет и спасла меня. На ней было красивое платье, в волосах лента, а в руках она держала корзину, чтобы складывать туда всякие штуки из Забытых Дел.

– Как колокол? – спросила она.

– Он закончен, – сказал я.

– Что-то непохоже, – сказала она.

– Он закончен, – сказал я.

По пути из Смертидеи мы встретили Чарли. Он сидел на своей любимой кушетке и кормил крошками хлеба собравшуюся вокруг форель.

– Куда собираетесь, ребята? – спросил он.

– Просто погулять, – сказала Маргарет прежде, чем я успел открыть рот.

– Что ж, хорошей прогулки, – сказал Чарли. – Замечательный день, правда? Сегодня отличное голубое солнце.

– Конечно, – сказал я.

Появилась Полин – сначала она заглянула в дверь, потом подошла ближе.

– Всем привет, – сказала она.

– Привет.

– Что ты хочешь на обед, Чарли? – спросила она.

– Ростбиф, – сказал Чарли в шутку.

– Ну, так ты его получишь.

– Вот так сюрприз, – сказал Чарли. – Сегодня что, мой день рождения?

– Нет. Как у вас дела, ребята?

– У нас хорошо, – сказал я.

– Гулять собираемся, – сказала Маргарет.

– Это здорово. До встречи.

Никто не знает, сколько лет Забытым Делам; касаясь нас одной стороной, они теряются в такой дали, до которой мы не можем добраться и не хотим.