— Это самоубийство! — кричит кто-то сверху.

— Вернитесь, мастер Саен. Вы уже не сможете спасти ее, — настаивает другой зевака.

— Вас съедят заживо, — выкрикивает маленькая девочка.

— О, заткнитесь! — кричу я в ответ. — У вас что, нет своих дел?

Конечно, они есть. На самом деле сейчас уже должен начинаться их рабочий день. Конечно, у них есть рты, которые нужно кормить, и работа, которую нужно выполнить. Но что может быть более интересным чем то, когда даже не одна, а целых две королевские служанки отдают себя по собственной воли на съедение таким злобным тварям как Парани?

Саен напряжённо и нерешительно спускается, цепляясь руками за столбы и балки, задерживаясь на них дольше, чем необходимо, чтобы восстановить баланс. Когда она, наконец, добирается до нас, я вижу, как она не хочет спускаться в воду. Она облизывает губы, и цепляется за последнюю балку, глядя на Парани, который боязливо плавает возле меня.

— Кажется…, кажется, он не собирается причинять мне боль, — неуверенно говорит она. — Но что, если я неправильно его понимаю? В конце концов, он ведь животное…

— Посмотрите ему лицо, — говорю я. — В глаза.

Она так долго смотрит на моего спутника, что он считает её грубой. Парани снова мне жалуется и Саен замирает, широко распахнув глаза.

— Он… этого не может быть.

— Что?

Она качает головой, затем прислоняется виском к балке, не отрывая глаз от Парани. Проходит целая вечность, в то время как на ее лице отражаются различные эмоции, пока, в конце концов, не остаётся одна — любопытство.

— Он назвал меня трусихой.

— Что вы имеете в виду, говоря, что я послал ее с поручением? — Тарик смотрит на охранника, словно тот вырастил дополнительную пару глаз. Огромный мужчина съеживается под тяжестью его взгляда.

— Она настаивала, что вы отправили ее в Лицей. Я вызвал для нее колесницу, Ваше Величество, — он беспокойно заламывает руки. — Мне жаль, Ваше Величество. Она сказала, что разбудит вас и скажет, что я не выполняю ваши приказы. Я бы никогда…, - Тарик позволяет ему лепетать о его преданности, что оказывается вполне правдивым. Этому охраннику и в голову не придет ослушаться своего короля.

Он закрывает глаза, чтобы сдержать раздражение в голосе. Этот охранник — как его зовут, Гунер? — в конце концов, просто жертва. Жертва умного маленького сфинкса, который, по-видимому, очень хорош во лжи.

— Она говорила, зачем я послал ее в Лицей? — как абсурдно звучит этот вопрос. Если он хотел скрыть тот факт, что Сепора проявила непокорность по отношению к нему, он сделал своё дело не особо хорошо.

— Думаю, ей был нужен Лингот.

— Я — Лингот, Гунер.

— Да, Ваше Величество. И очень хороший, в этом я уверен, Ваше Величество. Я просто подумал, что задание, которое ей назначили, слишком обыденное для вас, Ваше Величество, и поэтому…

Тарик отмахивается от него.

— Ладно, Гунер. Всё в порядке.

А что тут еще можно сказать? Мужчина действовал так, потому что действительно верил, что это приказ короля. Если бы Рашиди был здесь, он бы немедленно упал в обморок. О чем я думал, принимая на работу такую избалованную смутьянку, как Сепора, в качестве помощника для своего близкого друга? Что это говорит о моём здравомыслии? Отец, конечно, лишил бы его титула короля Сокола, если бы стал этому свидетелем.

Он задается вопросом, как госпожа Сепора справилась с Линготом, которого наняла для своей глупой авантюры. Конечно, Лингот услышал бы ложь в ее тоне, как бы гладко она не преподнесла ее. Он знает, что существуют способы сжульничать в разговоре с Линготом. Но обучение в Лицее научило его распознавать такой обман; может Сепора выбрала одного из учеников, которые еще не могут признать обман?

Гордость пирамид, и что она задумала?

Тарику хочется закрыть лицо руками, но делать это в присутствии всего двора в лучшем случае неприемлемо. Если уже на то пошло, он должен прятать лицо из-за увеличившегося числа случаев чумы, о чем сообщили ему на суде. И дворяне, и женщины смотрят на него косо, словно он знает лечение, но скрывает его от них. Было ужасно трудно успокоить высший класс. Их дети, слуги, супруги — они все страдают чумой. Они хотят знать, что против неё предпринимает король. А он только и может, что сказать: «Все, что в моей власти», и уверять, что Целители неустанно работают над поиском лечения.

А теперь это. Этот спектакль Сепоры при дворе, или вернее, не при дворе.

В целом, вина за происходящее лежит на нем, он знает, и должен это исправить. Если бы он только послушал Рашиди и отправил Сепору обратно в гарем, где, возможно, удвоил бы охрану и держал ее под замком. Если бы он думал в тот день головой, а не глазами. Если бы у нее не было таких проницательных серебряных глаз и очаровательного темперамента.

Очаровательного? Дурак! О, как он накажет ее за это. Ему нужно будет хорошо подумать о наказании, достойном такого проступка…