… Звякнули рюмки, огненная вода провалилась вниз по пищеводу, распространяя по телу приятное тепло.

– А теперь рассказывай! – велел Царёв, наставив на меня вилку с наколотым грибочком.

– Что именно?
– не понял я.

– Все! – безапелляционно заявил друг, – От самого начала.

– Даже не знаю…

Я взъерошил чуб, и решился.

– Короче, Царёв, у меня сын появился.

Серега закашлялся, подавившись грибом, я принялся хлопать по спине. Наконец он пришел в себя и уставился на меня заслезившимися глазами.

– Чего??

– Да, жизнь полна сюрпризов. Помнишь, вчера Юльку подвозил?

– Стоп, Корень! Этот парняга что – твой наследник?

– В точку.

Царёв снова разлил по рюмкам свирепую жидкость, потянулся за крупной маслиной. Нос-картошка покраснел, хотя выпили всего ничего. Да и мне похорошело, вот что значит правильный градус!

– Только не знал я о нем, понимаешь?

– И Юлька не сказала?

– В том и дело…

– Не понимаю я этого! – мотнул светлой головой друг, – Моя Ленка грудями пирамиду Хеопса бы свернула, но меня в таком случае отыскала.

– Смотри, чтоб она тебя здесь не отыскала. А то вместо Хеопса мне достанется.

– А я ей сказал, что к тебе пойду, воспитывать и жизни учить.

– Учитель блин. Сам на полгода младше, а туда же.

– Уж какой есть.

– Ладно, – сдался я.
– Наливай. Будем познавать твою науку.

Серёга кивнул и разлил по новой.

– Да, Корень, – внезапно хлопнул он меня по плечу,– Гитара моя у тебя?

– Так, где ты её оставил, там и лежит.

– Неси! Щас спою... для поднятия настроения.

Я встал и нетвердой походкой прошел в спальню. Старый «Gibson», как и ожидалось, нашелся в углу зеркального шкафа-купе. Прихватив инструмент, вернулся на кухню.

– Вот, маэстро.

– Ты гляди! Она, старушка!
– обрадовался товарищ и тут же, проведя пальцем по запыленной деке, укоризненно покачал головой.
– Корень, ну как так можно?

– Дык... Я ж на ней не играю. Сам говорил: три медведя джигу плясали...

– За что и выпьем!
– провозгласил Серый, настраивая инструмент, - Наливай кстати. Вот, хватит.

Царев, чокнувшись со мной «за искусство», опрокинул в себя рюмку и взял первый аккорд. С первых же нот я узнал песню военных лет, «Огонек». Но тут Серега запел, и я понял, как крупно ошибся.

Из-за леса ли, иль из-за гор

На свирепом двугорбом коне

То ли рыцарь, а то ль мушкетер

Полуголый, но все же в броне..

Мчался, выставив пику в упор, на дракона,

Что спал на спал на земле.

Представив себе эту картину, я пожалел о своём богатом воображении. А Царев продолжал трагическим голосом:

И чего не спалось дураку?

Ночь вокруг, не горят фонари,

Только рыцарю словно быку

Драться хочется, черт побери!

Мчится рыцарь в семейных трусах,

Горячит и торопит коня.

Вдруг очнулся дракон:

– Что за на... Это что тут вообще за фигня?!

Змея в зад храбро тычет копьем,

От усердия даже вспотел.

Змей лениво махает хвостом -

Рыцарь с криком в кусты улетел

И застрял, ни туда – ни назад,

Лишь торчат как кусочек весны,

Прикрывая воителя зад,

Голубые, в цветочек трусы…

И все это – под лирическую мелодию и с невозмутимой мордой. Артист!

Ковыляет воитель в ночи

Без коня. Без трусов. Без всего.

Змей ограбил – кричи не кричи,

Нет управы теперь на него

В общем, подвиг пришлось отложить

И запомнить себе наперед :

Змея в голову надо лупить!

Чуть попозже… Лишь зад заживет…

Последние аккорды я дослушивал, лёжа головой на столешнице и тихо подвывая. Царев встал, картинно раскланялся, взмахнув пшеничной челкой, и вновь усевшись за стол, спросил:

– Между прочим, Корень, где мои фронтовые сто грамм за сбитый?

– Кого ты уже сбил? – удивился я.

– Рыцаря с коня, а тебя с табуретки, – невозмутимо ответил друг.

– Я-то сижу, – возразил я, разливая огненную воду.

– А головой – лежал! – не отступал Царев, – Ты был сражен силой искусства!
– его палец ткнулся в стол, указывая, где именно я лежал.

Я присмотрелся к указующему персту. Ноготь неровно обкусан и с черной каймой. Серега смутился, и спрятал руку за спину.