— По правде говоря, Ви, я сомневаюсь, что есть необходимость…

— Есть, Сэмюель, есть. У тебя нет права отказывать Одри самой выбирать свою судьбу, и я не позволю тебе этого сделать. На этот раз — не позволю.

На этот раз — не позволю. Было очевидно, что Виолетта терпела очень долго, что мужчины в «Виллоу-Хаусе» слишком сильно согнули ветку, и она, вместо того чтобы сломаться, выпрямилась со всей силой, которую ей придало накопившееся в ней напряжение, и стала хлестать Сэмюеля по лицу — снова и снова, снова и снова, — и хлестала до тех пор, пока совсем не перестала двигаться… Виолетта дала мужу понять, что на этот раз он и его отец с ней не справятся.

— Если я узнаю, что ты что-то пытаешься предпринять, я — клянусь тебе всем самым святым, что у меня есть — уйду из этого дома. И я отдаю себе отчет в том, что я сейчас говорю.

Произнеся эти слова, Виолетта решительным шагом вышла из спальни.

Большую часть того лета она провела в «Роуз-Гарден» — словно предупреждая о том, что готова в любой момент порвать с нынешней жизнью и что у нее есть куда уехать и чем заняться. Виолетта хотела продемонстрировать мужу, что на свете есть местечко, где ей дышится намного легче, где она чувствует себя свободной и где ей не нужно подчиняться ничьим требованиям, и что ей уже надоело молча соглашаться со всем, что ей говорят. Ее поступок был способом показать Сэмюелю, что у нее есть альтернатива и она намерена в случае необходимости ею воспользоваться. Прежде чем Виолетта уехала в Кентербери, Сэмюель проинформировал ее о своих условиях. Она подумала, что это своего рода признание того, что она победила, и одновременно попытка показать, что последнее слово все еще остается за ним — как будто она не обладала достаточной свободой для того, чтобы самой принимать решения в отношении себя и своей дочери. Виолетте было наплевать на поставленные Сэмюелем условия: Одри все равно уже оформила документы для поступления в университет, и когда настанет соответствующий момент, она выберет для себя специализацию, которая больше всего ей понравится и которой, судя по ее интересам и наклонностям, станет искусство.

Поэтому Одри без каких-либо проблем начала свою учебу в университете — после того, как провела свое последнее («доуниверситетское») лето у тети Шарлотты, наслаждаясь ее энергичностью и остротами, солнцем, морским воздухом и пикниками на лоне природы — вдалеке от повседневных забот. Одри работала с тетей в саду, помогала ей печатать на машинке статьи, читала рукопись новой книги, над которой Шарлотта тогда работала. Самое же важное заключалось в том, что Одри научилась ценить женскую независимость, научилась восхищаться жизнью, посвященной превращению профессии в страсть и хобби. Одри открыла для себя, что ей тоже этого хочется — заниматься в своей жизни только тем, что является для нее страстью и хобби.

— Мне кажется, что на обратном пути нам следует навестить тетю Шарлотту. Я ее уже давно не видела, — сказала Одри, пытаясь не показывать того, что ей стало немного совестно. — Я хорошо помню, как провела у нее то лето и какой удивительной мне показалась и она сама, и своеобразная жизнь, которой она живет. Тетя Шарлотта все еще пишет статьи для журналов?

— Думаю, что да. Кроме того, уже вышло несколько ее книг о разведении роз и… и о чем-то еще в этом роде.

— Вот уж не думала, что разведение роз — это целая наука. Мне казалось, что все очень даже просто.

— С первого взгляда вроде бы просто, однако те, кто этим занимается, обычно пытаются улучшить какие-то сорта или даже вывести новые путем скрещивания. Ты ведь видела, например, синюю розу?

— Видела, но не такая уж эта роза и синяя.

— Может, и не синяя, и все же есть люди, которые пытаются сделать ее именно синей с помощью различных прививок и комбинирования полученных результатов. Ну да ладно, я во всем этом не очень-то хорошо разбираюсь, хотя и прочла книги твоей тети, в которых подробно рассказывается о том, когда следует подстригать розовые кусты, когда — их пересаживать, когда и как делать им прививки, и все такое прочее. Она умеет обращаться с растениями.

— Ты тоже умеешь. У тебя замечательный сад.

— Да, неплохой, но то, что делает Шарлотта, — это нечто особенное. Ты, возможно, не помнишь или просто не обращала внимания на то, что она, работая в саду, разговаривает с растениями на языке, понятном только ей и им. Со стороны кажется, что и они ей что-то отвечают, а еще что они начинают сиять, когда она к ним подходит.

— Ну да, разговаривает с ними, как разговаривают друг с другом на не понятном людям языке дельфины?

Одри, не удержавшись, рассмеялась над явным преувеличением матери.

— Это правда! — не унималась Виолетта. — Если мы заедем в «Роуз-Гарден», тебе представится возможность самой в этом убедиться.

— Хорошо, согласна, — кивнула Одри. — Я внимательно присмотрюсь к тете и ее цветам. А теперь, мне кажется, нам пора отправляться в замок Валансэ — если, конечно, мы еще хотим на него взглянуть.

— А с ним связано какое-нибудь интригующее событие? Громкое убийство?

— Э-э… — Одри потянулась к сумке и достала путеводитель. — Нет, ничего особенного. Шарль-Морис де Талейран-Перигор купил этот замок и в нем же и умер. В путеводителе говорится, что в садах полно диковинных зверей и птиц и что там есть еще музей автомобилей — со старинными экспонатами и записями различных автомобильных историй.

— Звучит очень заманчиво.

— Ну, тогда поехали.

Алисон сидела в церкви Святой Троицы. Июльская жара, давившая тяжелым грузом на город, заставила ее укрыться в тихом и прохладном месте. Алисон не хотелось сейчас находиться среди людей: она испытывала необходимость на время уединиться, чтобы поразмыслить обо всем, что она узнала сегодня утром. Она держала в руках фотографии, которые принес ей нанятый ею детектив.

Когда она приняла решение организовать слежку за мужем, сложившаяся ситуация показалась ей даже интересной и забавной. Алисон чувствовала себя главной героиней фильма, делающей то, что ей необходимо делать, и пытающейся использовать эффект неожиданности, но при этом она даже на секунду не задумалась ни о том, что тот, кто ищет, обычно находит, ни о том, что она будет делать потом. Да, Алисон не задумывалась о том, что подобные затеи вполне могут дать результат. Всего лишь несколько дней назад она обратилась в сыскное агентство — и вот уже держит в руках переданные ей детективом фотографии. Неужели это было так легко? Впрочем, что за глупости! Следить-то детективу пришлось не за тщательно охраняемым премьер-министром, а всего лишь за неверным мужем, который не очень-то и пытался что-либо скрывать. Алисон приходилось признать, что Сэм даже не утруждал себя враньем. Она более-менее хорошо представляла себе, что он имел в виду, когда говорил, что ему необходимо принимать участие в «светских мероприятиях». В сущности, Алисон сама дала ему возможность вести разгульную жизнь. Сэм почти каждый вечер приходил домой очень поздно, и от него несло табаком, потом и алкоголем. Да, он каждый вечер приходил навеселе — видимо, опрокидывал после работы стаканчик-другой (а то и третий), не говоря уже о случаях, когда он возвращался вдрызг пьяный с праздничных банкетов. Алисон и в самом деле приходилось признать, что Сэм от нее, в общем-то, ничего не скрывал. До недавнего времени подобная форма сосуществования казалась ей вполне приемлемой: они с Сэмом по обоюдному молчаливому согласию общались друг с другом как можно меньше. Однако несколько дней назад Алисон вдруг решила прибегнуть к помощи детективов, чтобы они нашли какой-нибудь серьезный компромат на ее мужа, и вот теперь этот компромат у нее в руках. Ну и что дальше?