– Мой отец, уходя на фронт, приказал мне: работай по-фронтовому, полудетским голосом кричит он с трибуны, - и я честно выполняю отцовский наказ. Моя бригада так и зовется: фронтовая бригада...

Потом выступает стахановка того же завода, потом еще двое-трое рабочих, и, хотя большинство из них - ораторы далеко не блестящие, их краткие и незатейливые речи принимаются с такой горячностью, что вскоре становится ясно: эта большая толпа молчаливых и внешне спокойных людей, которые на первых порах показались нам такими чужими, эта народная масса далеких глубин Средней Азии всеми своими помыслами, всеми желаниями связана с нами.

Это становится особенно ясно, когда из их рядов начинают выходить друг за другом девушки, юноши, старики и старухи и без дальних околичностей называют полновесные цифры.

Цифры эти означают количество тонн овощей и плодов, которые каждый колхоз обязуется немедленно, завтра же послать в подарок рабочим оборонных заводов Ташкента "для того чтобы не слабели от недоедания их руки, кующие победу над нашим общим врагом", как выразилась колхозница Алкасим Иралиева, мать фронтовика, вырабатывающая в колхозе "Кзыл Батыр" трехдневную норму в день.

Долго длится это соревнование в щедрости. Честолюбие каждого заключается в том, чтобы названная им цифра была возможно крупнее. Не нужно думать, что горы зерна, овощей и плодов, предлагаемые ташкентским рабочим, дались колхозникам даром. Правда, сказочно богата земля их полей, но она дает свой урожай лишь тому, кто трудится на ней не щадя своих сил. Поливная система хозяйства требует огромной - и притом непрерывной -работы.

Тотчас по окончании митинга в ту же ночь к Андижану по извилистым дорогам и улицам со всех концов стали съезжаться арбы, нагруженные яблоками, рисом, пшеницей, луком, капустой, картофелем. Колхозники трудились всю ночь и все утро без устали, таская в вагоны эту тяжелую кладь.

Всю ночь не уходил я с вокзала, увлеченный этим поэтическим трудом. Лошади, верблюды, ишаки, грузовые машины, факелы, восточная сутолока, восточные крики, - и на другой день мы, кучка рабочих и два-три интеллигента, везем ташкентским рабочим, большинство которых эвакуированы из Москвы, богатые дары от их братьев.

Конечно, эти дары не первые и не последние. Раньше всего каждый колхозник счел своим патриотическим долгом сверх всяких обязательных поставок послать обильные дары Красной Армии. Во вторую очередь много было подарено ими детям прифронтовой полосы, в том числе и детям Ленинграда. Теперь они шлют подарки рабочим и интеллигенции больших городов, трудящимся во имя победы над Гитлером.

И все это знаменует собою три дружбы, на которых стоит весь Советский Союз: дружбу разноплеменных народов СССР (в данном случае дружбу узбеков и русских), дружбу тыла и фронта, дружбу деревни и города. Три дружбы, о которые разбивается вдребезги вся дьявольская злоба фашистов.

16 апреля 1943 года

Федор Панферов

Уральцы

1.

В широкие, открытые ворота дуют страшные, пронизывающие сквозняки. Но вот мы прошли метров десять - пятнадцать, и обдало таким жаром, что, кажется, сейчас вспыхнет одежда, облупится лицо. Жар хватает со всех сторон - и снизу и с боков, а главное - откуда-то сверху. И мы невольно поднимаем глаза. Наверху, почти под переплетами крыши, движется огромный кран. Захватив двумя пальцами раскаленную многотонную болванку, он тащит ее. Звенят предупреждающие звонки. Они звенят повсюду, то тут, то там, нагоняя на свежего человека тревогу. Но люди спокойны, ловко и быстро железными крюками переворачивают металл, укладывая его в вагонетки.

– Вы что, малость растерялись, друг мой?
– засмеялся партийный работник Николай Александрович и, взяв меня за руку, повел по лесенке. Главное вот здесь.

Не успели мы еще подняться по лесенке, как опять пахнуло таким жаром, что глаза невольно зажмурились, а по лицу забегали колючие мурашки. Секунда, две, три. Открываю глаза.

Передо мной - бушующие вулканы. Расплавленный металл кипит там, внутри печей, стенки печей будто покрыты ползучим серебром. Он воюет там, этот расплавленный металл. Воюет, как великан, которому мало места, которому нужны просторы. И кажется: сейчас этот великан вырвется на волю и зальет все и всех своим всесжигающим пламенем.

Но люди у печей, вооруженные длинными ломами, в синих очках, потные и обжаренные огнем, широко открывают жерла печей.

– Снимают шлак, - проговорил Николай Александрович.
– Вы видите переднего сталевара - это бригадир. На него и падает главный огонь. Смотрите, как они работают. Ни одного слова. Все на движении. Вон бригадир повернул руку, и все двинулись за этой рукой. Кивок головой влево, и крюк пошел влево.

– Да-а. Это очень красиво, - вырвалось у меня.

– Смотрите, сейчас будут выпускать сталь.

Кран легко поднес огромнейший черный ковш - тонн на шестьдесят стали. И вот в него хлынул металл. Он вырвался, как из-под земли, фыркая, разбрасывая во все стороны огненные брызги.

Вскоре мы попали к электропечам. Они стояли в ряд - десять печей. Две печи не работали. Я спросил, почему они бездействуют.

– Не хватает электроэнергии. Урал, видимо, не ждал, что его так тряхнут в этом году. На электроэнергию, на нефть, на уголь сейчас такой спрос, как на хлеб...

– Что же предпринимает Урал?