Дядька Илим, как называл дивьего знахаря подопечный, так и не сказал мне, почему в Яви полгода чаи гонял с клоном моего любимого поэта. Он, с интересом кошака, завидевшего мышь, не отрывал взгляда от манипуляций подопечного с компьютером. Готов был нос засунуть следом, когда юный «Пушкин» досадуя на отсутствие личного дангвея, взял с полки дешевую модель оргпода, надел его на руку и стал нетерпеливо постукивать обвитыми тончайшей тканью проводов пальцами по поверхности деревянного стола, в ожидании пока процессор, «нагретый» телом, запустит файлы с его стихами.

– Мне вот это не плохим кажется, – он принялся декламировать длиннющую поэму «О счастливом идиоте», в конце доказывающую, что счастье – есть синоним прочного идиотизма. Я спокойно наблюдал как проекции текстов сменяются одна за одной, слушал негромкий голос, воодушевлённый искренним вниманием, слегка осипший от волнения, и удивлялся всё больше. Стихи отрока (более позднее слово в данной ситуации подходило хуже) били в самую цель, словно кто-то не просто держал его в курсе событий, а научил вникать в суть происходящего:

Так что же было там положено Юпитеру

На первозданных, олимпийских небесах?

Не хитро, просто, но предусмотрительно

Да всё, что он себе позволил сам.

Карать дугою миллионовольтовой,

Иметь богинь и скромных дев земных,

Дарить бессмертие элитарным скольким – то

И отнимать дыханье у иных.

Эпоха минула – языческие бредни

Не сгинули и всюду начеку;

Они опять явились к нам намедни

И стало всё позволено быку.

И красть у нас, и вывозить в Европу,

И лгать, и клясть, что завтра – благодать,

И конституцию задвинуть пиплу в попу,

И быковать, и быковать, и быковать.

Опохмелитесь, люди, посмотрите –

События растут как снежный ком;

У нас – что ни правитель – то Юпитер,

Ещё вчера родившийся быком.

(Примечание 1: стихотворение размещено с согласия автора)

Очевидно, что парнишка ни с одной «скромной» земной девой не был, а то написал бы подробней, а в остальном… претензии Европы, крах общества, нагромождения лжи… Как парнишка это понял?! Странным казалось всё.

– Откуда слово такое взял «опохмелитесь»? – я не мог поверить, что это его стихи.

– Сам удивляюсь. Андрюшек, а разве сейчас опохмеляются?

Мальчишка пожал плечами, а Илим пришел к заключению:

– Точно говорю, он и про медовуху-то слухом не слыхивал.

– Я когда думать начал, – признался Андрюшек, поборов налёт смущения, – слова сами всплывали. Записал, потом в памяти оргпода ксивонгил, чтобы проверить, правильно ли подобрал.

– Раньше знаешь, «гуглить» говорили, – непроизвольно поправил я, отмечая, что рядом с его непосредственностью, хотелось быть хотя бы честным в ответ.

– Да? А почему?

– Поисковик «Google» назывался.

– А в истории развития Гоутонга о таком поисковике ни слова. Когда же это было?

– Давно, ты ещё не родился. – Ни к чему мне было упоминать, что четыреста лет назад язык Интернета был не китайский. – Значит, слова ты просто слышишь?

– Не слышу, скорее чувствую, знаю что – ли? Они в голове. Как зуд, только одно напишешь, новое свербит.

– И давно так с тобой? – спросил я сочувственно, он же опять нас удивил, воскликнув:

– Если бы! По правде сказать, как назло совсем недавно… в детстве так не было. – И, едва справляясь с волнением, потупил взгляд, внутренне ругая себя за упоминание своей запретной темы «семейное прошлое» спросил: – А мы на чём отправляемся? – Отсутствие средства передвижения, доставившего меня к ним, озадачивало не только его одного. Но я не торопился рассказывать.

– Андрюшек, ты собери с собой кое-чего из вещичек, – велел Илим и выжидающе уставился на меня. Мальчишка скрылся за люком и, шаркая по бетонному полу, побрёл по коридору нижнего уровня. Сидя спиной к столу, я отвернулся от вопрошающего всем видом Илима и спросил, глядя в кажущуюся пустоту.

– Как дозор на него вышел?

– Ты о чём? – откликнулся Илим, вернув беззаботный тон. – Я его в пустыне нашел, в остывающем наземном модуле, без сознания.

– Не твоё это, зелейник, по пустыне шастать. Пацан сказал, ты появился – значит, был не сразу. Его кто-то из вас двоих сюда доставил.

Вздохнул, показывая, «извините, но сами вынуждаете», вытащил из кармана золотую пыль от перстня непринятого Есенией, поднял руку, согнутую в локте, высыпал пыль из мешочка на ладонь и, сделав бросок рукой, подул. Обсыпанные микроскопическими бликами передо мной застыли две недоумевающие рожи.