— Оно обманчиво. — Ричард посмотрел на него, слегка повернув голову. — Я испытывал примерно тоже, когда встретил Люциану. Любовь к ней была жуткой болью, я умирал от ненависти, злости и ревности каждую ночь, наблюдая затем, как она придается разврату и убийству. С ней я познал ад. Но убив ее и очистив мир от зла, я не почувствовал удовлетворения. Я не получил ни власти ни великой силы. Я создал свое царство вампиров в то время, как твой отец создавал свое. Я хотел сделать своих детей человечными, живыми, способными на сострадание. Ты представляешь, что такое вечность и что она способна сделать с тобой? Сначала это даже интересно, разные люди, страны, новые познания. Я наблюдал, как мир взрослеет, меняется, как растут города, появляются чудеса науки и техники, как бренный мир становится таким, каким ты видишь его сейчас, и я ждал, что однажды пойму смысл нашего существования, о котором Люциана так и не поведала мне. Я был одинок, я страдал, и убивал…. Но так ничего и не понял. Я удерживал свою власть над остальными вампирами путем вечной борьбы с ними. Это нелегкая доля, если учесть, что они в любой момент могли ополчиться и уничтожить меня. Я хотел, чтобы они научились быть не просто животными, я хотел научить их контролировать свои инстинкты. Я и бы сделал это, будь сила Люцианы в моих руках. Я, как и Мила, хочу мира. Но я добивался его только своими силами, не надеясь ни на кого. Но Люциана знала, как велика моя жажда власти, поэтому она не отдала ее мне. Я слишком долго жил на свете, в моей душе накопилось столько зла и ненависти, что я почти согласен с ней, но, если я перестану бороться с этим, потеряю возможность править и учить, то кем я стану? Для чего тогда я прожил тысячелетие? Чтобы в итоге стать рабом?

— Ты мог бы стать другом и соратником.

— Нет. Ты не понимаешь, Джонатан Грэй. Вампиры это стая, мы не друзья друг другу. Мы вечные соперники, уставшие и пресыщенные хищники. Мы держимся вместе, чтобы выжить, но в глубине души каждый мечтает попасть на место Милены.

— Ричард, но из твоих слов я понял, что и ты и она хотите для вашего клана одного и того же. Для чего тогда это противостояние? Дай ей возможность принести мир в ваши души.

— Она не сможет. — Ричард грустно улыбнулся. — Как ей удастся принести мир в души тысячи бездушных, если даже в моей душе его нет. Я был с ней довольно долгое время, не сравнимое с вечностью, но у нее не вышло, не получилось убедить меня в ее правоте.

— Ты сам не позволил ей это сделать. Я не знаю, что между вами произошло, но вы оба от этого страдаете. Наверно, эта битва действительно важна для вас. Только так вы сожжете завершить эту внутреннюю бессмысленную борьбу. Все ведь гораздо проще. Я человек и я не прожил тысячелетия, но мне ясно одно — я хочу, чтобы Милена была счастлива, потому что люблю ее. Мне не важно кто даст ей это счастье, я или ты, или еще кто-то. Мне не важно, что она может сделать со мной. Я готов даже умереть, если ей так нужно.

— Вот этого я и боюсь, Джонни. — Ричард положил свою ледяную руку на его плечо. — Это участь раба. Я же привык повелевать.

— Но я не согласен. Я не чувствую себя рабом. — опроверг его слова Джонатан.

— А кто хочет признать себя слугой? Но, Джон… Пройдет время, много времени, ты испробуешь все радости, которые есть в мире, сменишь не одну сотню женщин, если, конечно, успеешь за свой короткий век, и поймешь, что ползать у ног любимой женщины просто недостойно, когда вокруг столько желающих ползать у твоих. — Ричард скупо улыбнулся. — Первые пятьсот лет своей жизни я потратил именно на чувственные наслаждения. Не представляешь насколько порочен был мир несколько столетий назад. Сексуальные оргии из десятков людей, устраиваемые прямо во дворцах, мужеложства и различные извращения. И уже не имеет значения, кто с тобой мужчина или женщина. Но потом приходит понимание бессмысленности подобного образа жизни, душа черствеет, становится холодной и циничной, а все люди вызывают презрение и отвращение. Скука, одиночество, боль — это все, что остается нам, уставшим от сомнительных радостей жизни.

— Ты спал с мужчинами? — недоверчиво спросил Джонатан, в его глазах читалось изумление.

— Джон, я совсем о другом пытаюсь тебе сказать. — раздраженно взглянул на него Милз. — Ты еще совсем мальчишка. Если я начну рассказывать тебе подобности своей интимной жизни, то тебя стошнит через несколько минут, а еще через полчаса поймешь, что после каждого моего прикосновения тебе хочется умыться.

— Ты мог бы написать книгу. Уверен, что она пользовалась бы успехом. Ты столько всего видел. Неужели не хочется поделиться с людьми своими знаниями?

— Я слишком хорошо узнал людей за время своего пребывания здесь, они не любят, когда им говорят правду, правду о них. Люди жестки, лживы, распущенны и порочны, не все, но большая часть. Мила хочет сделать нас похожими на этих жалких смертных, но сама ничего не знает о людях.

— Но и ты и она были людьми.

— Да, но я был человеком так давно, что забыл, что это такое. А Мила вела слишком замкнутый образ жизни, чтобы что-то понять о мире, в котором живет. Она наивна, как дитя. Она закрывала глаза руками, когда я пытался показать правду. Чтобы стать великим Правителем, мудрым наставником, нужны обладать смелостью, нужно уметь смотреть правде в лицо, какой бы она не была. А Милена просто охраняет смертных, потому что все еще считает себя одной из них. Черт, я знаю, что она по-прежнему каждый год навещает могилу своей подруги, подглядывает за жизнью своего бывшего мужа и друзей. — в голосе Ричарда зазвенела ярость. — Она Королева, она высшее существо с древнейшей силой, а не подруга, не коллега, не бывшая жена. Ее ничто не должно связывать с прежней жизнью. — голос его дрогнул. — Даже я.

— Почему ты так откровенен со мной? — спросила Джонатан, подозрительно глядя на него. — И со мной ли? Может, через меня ты обращаешься к ней?

— Может быть, я не знаю. — пожал плечами Ричард. — Мы так много лет говорили, но так ни к чему и не пришли. Проблема Милены в том, что она слышит только себя. Она уверена в собственной правоте. Ей безразлично то, что у кого-то может быть другое мнение.

— А в чем твоя проблема? — спросил Джонатан. Ричард пронзил его синими полуночными глазами, в глубинах которых шевельнулось отчаянье.

— Смертные дарят нам ощущение жизни, они притягивают нас изобилием своих переживаний и чувств, но сделав их подобными нам, мы испытываем разочарование и злость. Никого нельзя изменить, ничто не вечно в этом мире, нам не спастись от мглы, что заполняет наши сердца и не очиститься от холода и безразличия.

— Это не ответ. Ты не ответил ни на один мой вопрос. — покачал головой Джонатан Грэй. — Ты рассуждаешь о вечности, о смысле, но все это поверхностно. Ты не сказал настоящей правды, той, что прячется за маской жесткого и циничного лицемера.