Шрифт:
Онегинская речь индивидуальна, а вместе с тем создается впечатление, будто герой подслушал монолог своего предшественника и пользуется им как конспектом, очень близко, иногда почти буквально повторяя целый ряд его аргументов.
Оба героя уступают пальму духовного первенства женщине:
Пленник Онегин
Забудь меня: твоей любви, Напрасны ваши совершенства:Твоих восторгов я не стою. Их вовсе недостоин я.Дублируется признание, что встреча с героинями произошла не вовремя, опоздала: ее исход мог быть иным:
Несчастный друг, зачем не прежде Скажу без блесток мадригальных:Явилась ты моим очам, Нашед мой прежний идеал,В те дни, как верил я надежде Я верно б вас одну избрал!И упоительным мечтам! В подруги дней моих печальных…Оба героя констатируют омертвение души:
Но поздно: умер я для счастья Мечтам и годам нет возврата;Надежды призрак улетел… Не обновлю души моей…Следствие тоже одинаково: перед наполненными огнем страсти героинями герои ощущают себя живыми мертвецами, и это ощущение для них мучительно. Есть и разница: Пленник говорит о реально испытываемых чувствах, опыта Онегина достаточно, чтобы прогнозировать нежелательную ситуацию:
Как тяжко мертвыми устами Поверьте (совесть в том порукой),Живым лобзаньям отвечать Супружество нам будет мукой.И очи, полные слезами,Улыбкой хладною встречать! Начнете плакать: ваши слезыНе тронут сердца моего,А будут лишь бесить его.Наконец, оба героя демонстрируют плохое, по крайней мере – одностороннее знание женской души, пророча влюбленным в них женщинам новую любовь и забвение прежней; оба прогноза не сбываются:
Не долго женскую любовь Сменит не раз младая деваПечалит хладная разлука; Мечтами легкие мечты…Пройдет любовь, настанет скука,Красавица полюбит вновь. Полюбите вы снова…Прямое сходство ряда моментов в двух исповедях – последний знак генетического родства героев поэмы и романа в стихах. Продолжение параллелей невозможно: исповедь Пленника – кульминационный финал, за которым следует быстрая развязка, и это типично для романтической поэмы. Вопрос: «Что сталось с Пленником потом?» – сугубо умозрительный, это не предмет повествования (в поэме слишком мало данных и для читательского прогноза). Развитие Онегина продолжается – и идет непроторенными путями. Нет полного совпадения и в основах исповедей. Оба героя отравлены первыми уроками любви-сладострастья. Но Пленник не может вырваться из тесных рамок этого опыта, воспоминаниями героя повелевает «тайный призрак» – и добивает его душу окончательно. Тяжким оказывается груз первого опыта и для Онегина, но герой предстает более жизнестойким, его душа не очерствела окончательно, не потеряла способности к возрождению. Исповедь Пленника сбивчива и мало объясняет импульсы его поведения. Исповедь Онегина психологически мотивирована. Кроме того, сам внутренний мир Онегина неизмеримо более широк, кроме интересов любви он вбирает в себя и иные ценности.
Для понимания Онегина становится важным не столько событийный ряд его жизни, сколько содержание его внутреннего мира; возникает необходимость продолжить установление этапов его духовной эволюции.
Четвертая глава как рубеж творческой истории романа
Важный рубеж творческой истории «Евгения Онегина» приходится на михайловскую осень 1824 года, когда поэт приступает к работе над четвертой главой.
2 октября 1824 года Пушкин окончил в черновике третью главу «Евгения Онегина», а 10 октября – «Цыганы». Он тут же начинает четвертую главу. В конце октября принимается ответственное решение: Пушкин посылает Плетневу первую главу романа для напечатания. В психологическом отношении октябрь 1824 года предельно напряжен, вызрела ссора с отцом. Но поэт несгибаем. Он активно работает, и работа греет душу.
В романтических поэмах для выпуклой обрисовки сталкиваются типологически резко различные герои (это требует и расширения пространства, поскольку кто-то из героев перемещается из привычной в экзотическую среду). У Пушкина «Цыганы» исчерпали подобную ситуацию («Но счастья нет и между вами, / Природы бедные сыны…»). Теряет смысл внешняя антитеза героев. Поэт осознал, что движение художественной мысли может быть направлено внутрь героя. Мир человека предстает неисчерпаемым, непредсказуемым. Роман в стихах дал блестящую возможность реализовать новый поворот творческого замысла. Полная обрисовка судеб романтических героев (в поэмах) составила в романе лишь его большую экспозицию.
Роман в стихах четвертой главой виртуозно принял эстафету от романтической поэмы. В финале «Цыган» поэт выходит на острую психологическую проблему: знает ли человек сам себя? Вопрос кажется излишним: если от других людей человек может в душе своей таить какие-то секреты, то от самого себя у него не может быть секретов; для себя человек прозрачен, секреты просто некуда спрятать. Знает человек свою душу насквозь; однако возможны ошибки самопознания. Так получилось с Алеко. На худший случай герой твердо припасает компенсацию – наслаждение местью. Он и поступил, как было предрешено, но насладился ли мщением? В финале мы видим Алеко в состоянии шока: он ужаснулся содеянным.
Конец ознакомительного фрагмента.