Конечно, я стал делать много ошибок. Иногда я бывал настолько туп, что Темпи приходилось объяснять мне одно и то же по нескольку раз, разными способами. И все это, естественно, по-атурански.

Разбивать лагерь мы закончили около полудня. Мартен ушел на охоту, а Темпи потянулся и принялся исполнять свой медленный танец. Он станцевал его два раза кряду, и я начал подозревать, что ему и самому несколько прискучило. К тому времени, как он закончил, его тело блестело от пота. Темпи сказал мне, что пойдет купаться.

Оставшись в лагере один, я расплавил купленные у лудильщика свечи и изготовил две маленьких куколки. Мне хотелось сделать это уже несколько дней, но изготовление восковой куклы даже в университете считалось занятием сомнительным. А уж тут, в Винтасе… довольно будет сказать, что я счел за лучшее это не афишировать.

Получилось не особенно изящно. Свечное сало далеко не так удобно лепить, как симпатический воск. Однако даже самая грубая кукла может стать страшным оружием. И с тех пор, как в моей котомке окажется пара таких кукол, я буду куда лучше готов ко всяким неожиданностям.

Я стирал с пальцев остатки свечного сала, когда Темпи вернулся после купания, голенький, в чем мать родила. Годы актерской выучки помогли мне сохранить невозмутимое выражение лица, но я еле сдержался.

Темпи развесил мокрую одежду на ближайшем суку и подошел ко мне, нимало не смущаясь и не стыдясь.

Он протянул мне правую руку, большой и указательный палец которой были собраны в щепоть.

– Что это?

Он чуть раздвинул пальцы, чтобы мне было виднее.

Я пригляделся, радуясь, что мне есть на что отвлечься.

– Это клещ.

Оказавшись так близко, я невольно снова обратил внимание на его шрамы: еле заметные линии, исчертившие руки и грудь. После обучения в медике я научился определять происхождение шрамов и видел, что шрамы Темпи не имеют ничего общего с широкими розовыми полосами, какие остаются после глубокой раны, рассекшей все слои кожи, подкожного жира и мышцы под кожей. Эти раны были поверхностными. Но их было множество. Я невольно спросил себя, сколько же лет он служит в наемниках, что шрамы у него такие старые. Он выглядел немногим старше двадцати.

Темпи разглядывал тварь, зажатую между пальцами, не замечая, что я разглядываю него.

– Оно кусает. Меня кусает. Кусает – и остается!

Его лицо оставалось бесстрастным, как всегда, но в тоне слышался легкий оттенок отвращения. И левая рука подергивалась.

– А что, в Адемре клещей нет?

– Нет.

Он попытался растереть клеща между пальцами.

– Оно не давить!

Я жестами показал ему, как раздавить клеща между ногтями, что Темпи и проделал с некоторым злорадством. Он выбросил клеща и побрел к своему спальнику. Не давая себе труда одеться, он принялся вытаскивать и перетрясать всю свою одежду.

Я старался не смотреть на него, в глубине души подозревая, что именно сейчас вернутся из Кроссона Дедан и Геспе.

По счастью, они не вернулись. Минут через пятнадцать Темпи достал сухие штаны и натянул их, предварительно тщательно осмотрев.

Не надевая рубашки, он подошел ко мне.

– Ненавижу клещ! – объявил он.

Говоря это, Темпи сделал левой рукой резкий жест, как будто отряхивал крошки с подола рубахи у бедра. Если не считать того, что рубахи на нем не было и отряхивать было нечего. Более того, я осознал, что он уже делал этот жест раньше.

На самом деле теперь, когда я об этом задумался, я понял, что за последние несколько дней минимум раз шесть замечал этот жест, хотя он никогда не проделывал его столь энергично.

Меня внезапно осенило.

– Темпи! А что это значит?

Я изобразил тот же жест.

Он кивнул.

– Вот это!

Он скорчил мину, изображающую преувеличенное отвращение.

У меня голова пошла кругом, когда я вспомнил последние несколько дней и подумал о том, что Темпи непрерывно подергивался во время разговора. С ума сойти!

– Темпи, – спросил я, – а что, все вот это, – я указал на свое лицо и улыбнулся, потом нахмурился, потом закатил глаза, – это все по-адемски показывают руками?

Он кивнул и одновременно с этим сделал незнакомый жест.

– Вот это! – я указал на его руку. – Это что значит?

Он замялся, потом улыбнулся натянутой, неуклюжей улыбкой.

Я повторил жест: слегка растопырил пальцы и прижал большой палец изнутри к среднему.

– Нет, – сказал он. – Другая рука. Левая.

– Почему?