Внезапно меня прошиб холодный пот, и я закрыл глаза, потом глубоко вдохнул, выдохнул, и противный привкус во рту исчез.

Я снова открыл глаза.

– Мне нужно, чтобы вы это обещали, – сказал я. – А не то я, вероятно, сделаю что-нибудь невообразимо идиотское.

Я сглотнул.

– И это не принесет ничего хорошего нам обоим.

Элодин пристально взглянул на меня.

– Удивительно честная угроза, – сказал он. – Обычно они бывают куда более жорсткими.

– Жорсткими? – переспросил я. – Может, жесткими? Или жестокими?

– И жестокими тоже, – сказал он. – Обычно это звучит как «Да я тебе ноги переломаю!», «Да я тебе шею сверну!».

Он пожал плечами:

– Подобные высказывания я воспринимаю как жорсткие.

– А-а, – сказал я. – Понятно.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

– Я не собираюсь никого посылать за ней, – сказал он наконец. – Для некоторых людей Гавань – самое подходящее место. Для многих – вообще единственное подходящее место. Но я бы не стал держать там даже бешеную собаку, если бы для нее имелся лучший выход.

Он повернулся и пошел прочь. Обнаружив, что я не иду за ним, он остановился и обернулся.

– Этого мало, – сказал я. – Мне нужно, чтоб вы обещали!

– Клянусь молоком моей матери, – сказал Элодин. – Клянусь своим именем и своей силой. Клянусь вечно изменчивой луной.

Мы пошли дальше.

– Ей нужна теплая одежда, – сказал я. – Носки и башмаки. И одеяло. Все это должно быть новое. Аури ношеного не берет. Я уже пробовал.

– У меня она их не возьмет, – сказал Элодин. – Я оставлял для нее вещи. Она к ним не притрагивается.

Он обернулся и посмотрел на меня.

– Давайте, я их вам отдам, вы ведь ей передадите?

Я кивнул.

– В таком случае ей нужны еще деньги, талантов двадцать, рубин величиной с куриное яйцо и набор новых резцов.

Элодин от души, простецки гоготнул.

– А струны для лютни ей не нужны?

Я кивнул:

– Два комплекта, если сумеете их достать.

– А почему именно Аури? – спросил Элодин.

– Потому что у нее больше никого нет, – ответил я. – И у меня тоже. Если мы не станем заботиться друг о друге, кто еще о нас позаботится?

Он покачал головой:

– Да нет. Почему вы выбрали для нее именно это имя?

– А-а… – смутился я. – Потому, что она такая ясная и светлая. У нее нет никаких причин быть, но она есть. «Аури» значит «солнечная».

– На каком языке? – спросил он.

Я замялся.

– На сиарском, кажется.

Элодин покачал головой:

– На сиарском «солнечная» будет «левириет».

Я попытался вспомнить, откуда я знаю это слово. Может, в архивах попадалось?

Но не успел я вспомнить, как Элодин небрежно сказал:

– Я собираюсь вести занятия для тех, кто интересуется тонким и сложным искусством именования.

Он искоса взглянул на меня.

– Сдается мне, что для вас это не будет пустой тратой времени.

– Да, возможно, меня это заинтересует, – осторожно ответил я.

Он кивнул.

– Предварительно вам следует прочесть «Основные принципы» Теккама. Книга не особенно толстая, но глубокая, если вы понимаете, что я имею в виду.

– С удовольствием прочту, если вы мне ее одолжите, – ответил я. – Ну а если нет, придется мне обойтись как-нибудь так.

Он непонимающе посмотрел на меня.

– Мне ведь запрещен вход в архивы.

– Как, до сих пор? – удивился Элодин.

– До сих пор.

Он, похоже, возмутился.

– Это сколько же получается? Полгода?

– Через три дня будет девять месяцев, – ответил я. – Магистр Лоррен совершенно недвусмысленно дал понять, что он думает по поводу допуска меня в архивы.

– Безобразие! – воскликнул Элодин, проявив неожиданную заботу. – Вы же теперь мой ре-лар!

И Элодин повернул в другую сторону, через ту часть крыши, которую я обычно обходил стороной, потому что она была крыта черепицей. Оттуда мы перескочили через узкий проход, миновали покатую крышу трактира и перешагнули на широкую крышу, крытую отшлифованными каменными плитками.

Наконец мы подошли к большому окну, в котором мерцал теплый свет свечей. Элодин уверенно постучался в стекло, как будто это была дверь. Оглядевшись по сторонам, я понял, что мы стоим на крыше Дома магистров.

Через некоторое время я увидел в окне высокий сухой силуэт магистра Лоррена. Он повозился с задвижкой, и вся рама распахнулась наружу.

– Чем могу служить, магистр Элодин? – осведомился Лоррен. Если ситуация и представлялась ему несколько странной, по его лицу этого сказать было никак нельзя.