Исследование А. Морского «Зубатовщина» во многом перекликается с упоминавшейся выше книгой И.Х. Озерова. Автор также рассматривает политику правительства и подконтрольных ему структур в рабочем вопросе в 1880-1890-е гг. Характерной чертой работы А. Морского является поддержка Министерства финансов и фабричной инспекции во всех конфликтах с Министерством внутренних дел на почве решения рабочего вопроса. По его мнению, работе фабричной инспекции препятствовало не только самовластие губернаторов, но и вмешательство полиции в ее деятельность. Объяснялось это тем, что «Министерство внутренних дел полагало целесообразным сосредоточить фабричную инспекцию в своем ведении» [11] . В дальнейшем борьба Министерства внутренних дел и Министерства финансов привела к созданию проекта легализации рабочего движения. Эксперименты Московского охранного отделения оцениваются А. Морским тенденциозно: оценочная часть заметно превалирует над фактологической. Общества С. В. Зубатова А. Морской называет «конспиративными ячейками революционного пошиба» [12] , имеющими «собственные политические клубы» [13] , «безумным предприятием» [14] . Сворачивание политики легализации связывается им с одесскими беспорядками 1903 г., которые, как он считает, были генеральной репетицией Первой революции. Таким образом, А. Морской повторяет распространенный в литературе тезис [15] о том, что зубатовщина привела к революции: «Круг опыта зубатовщины, длившийся свыше 7 лет, был логически завершен катастрофой 9 января 1905 года…» [16]

В. И. Ульянов (Ленин) не смог избежать распространенных мифологем в оценке деятельности Московского охранного отделения в первые годы XX столетия: он, как и многие другие, был склонен считать ответственным за происходящее исключительно С. В. Зубатова, а также явно переоценивал роль проектов политической полиции в подогревании и ускорении революционного процесса в России: «В конце концов, легализация рабочего движения принесет пользу именно нам, а отнюдь не Зубатовым… В этом смысле мы можем и должны сказать Зубатовым и Озеровым: старайтесь господа, старайтесь» [17] . По мнению В. И. Ульянова (Ленина), легализация рабочих обществ в конце концов приведет к тому, что социалистам будет легче находить себе адептов. В том, что это произойдет, сомнений у Ленина не было, так как он глубоко верил в дух солидарности и революционный инстинкт пролетариата. В своих прогнозах он отдает легализации роль средства для пролетариата на пути к цели достижения революции: «…самые отсталые рабочие втянутся в движение зубатовцев, а там уже дальше само царское правительство позаботится толкнуть рабочих дальше, сама капиталистическая эксплуатация подвигнет их от мирной и насквозь лицемерной зубатовщины к революционной социал-демократии» [18] . Данный постулат раскрывает вполне очевидное противоречие в трудах вождя пролетарской революции. С одной стороны, Ленин высказывался за скорейшее прекращение легализации, называя ее «развращением политического сознания рабочих» [19] , а с другой – отмечал ее полезность в револю ционизации рабочих масс. Касаясь истоков легализации рабочего движения, Ленин пишет, что «зубатовщина – это истинно русское изобретение» [20] .

Еще одним распространенным заблуждением, дожившим до наших дней, являлось и является убеждение в том, что «зубатовский социализм» означал воздействие исключительно на рабочую общественность. В соответствии с этим тезисом B. И. Ульянов (Ленин) неоднократно проводил связь между деятельностью организаций взаимопомощи и официальной идеологией церкви и полиции: господа Зубатовы «тянут его (рабочее движение. – С.М.) по линии поповско-жандармской идеологии» [21] . Что представляла собой идеология полиции начала XX века, вождь мирового пролетариата предпочел не разъяснять.

В 1920-е гг. начали выходить труды, исследующие легализацию рабочего движения в ее региональном аспекте развития. К ним относится книга Д. О. Заславского «Зубатов и Маня Вильбушевич». Как следует из названия, эта работа вряд ли может претендовать на статус научной монографии, однако многие сообщаемые Д. О. Заславским сведения могут быть полезными для изучения политики Московского охранного отделения. Автор уделяет много внимания анализу личностных особенностей С. В. Зубатова, его взаимоотношений с окружающими. Составляющими воплощения планов С. В. Зубатова в жизнь Д. О. Заславский называет наивную простую веру рабочего, фантастические проекты полиции и растерянность власти. Особое внимание в книге уделяется еврейскому рабочему движению до 1905 г., которое, будучи обусловлено дискриминацией прав евреев, уже с конца XIX в. приобретает оппозиционный характер по отношению к действующей власти. Еврейских рабочих пороли розгами, студенты не имели возможности учиться, «на бесправных евреев устраивали облавы, как на зверей» [22] . Успех легального движения в Минске вызывает большое удивление Д. О. Заславского. По его мнению, общества С. В. Зубатова были основаны на взаимном обмане и самообмане и состояли из «темных середняков-рабочих, не затронутых социалистической и революционной пропагандой» [23] . Это явная неправда, так как агенты С. В. Зубатова сами были бывшими членами союза «Бунд». Также, как считает автор рассматриваемого публицистического труда, привлечению рабочих в движение способствовала проповедь сионизма. Разоблачению рабочих обществ в Минске, по мнению Д. О. Заславского, оказала содействие социал-демократическая периодика: «Зубатовщина была разоблачена и ошельмована. В первом же номере “Искры” (декабрь 1900 г.) была напечатана большая статья “Новые друзья русского пролетариата”, посвященная Зубатову. Было указано в статье, что зубатовщина воскрешает приемы и методы знаменитого Судейкина» [24] , [25] . В то же время следует отдать должное автору в том, что он указывает одну из главных причин ликвидации полицейских рабочих обществ: «Зубатов видел, что при нежелании правительства внести перемену в политику его хитро задуманный план терпит крушение» [26] . В книге Д. О. Заславского обильно цитируются отрывки из агентурных донесений С. В. Зубатова и его переписка с М.В. Вильбушевич, однако номера фонда, описи и дела не приводятся [27] . Так как полностью, без изъятий, эти документы пока не стали достоянием общественности, хочется выразить надежду, что они еще найдут своего исследователя и публикатора.

9 января 1924 г., в годовщину Первой русской революции, в двух рабочих центрах Москвы – в «Первой Образцовой типографии» и в клубе «Труд и творчество» Симоновского района – прошел инсценированный суд над Зубатовым и Талоном, по результатам которого была издана одноименная книга под редакцией писателя и критика Валериана Фёдоровича Плетнёва. Как признавался Председатель суда в своем вступительном слове: «Почему необходимо судить именно их? Потому, что очень часто их имена произносятся наряду с воспоминаниями о 9-м января. Первое имя – Зубатова – с презрением, второе – Гапона (он ведь шел с крестом впереди толпы) – иногда сочувственно, и почти всегда его роль в событиях 9-го января для широких масс недостаточно ясно выявлена» [28] .

Обложка книги под редакцией В. Ф. Плетнёва «Суд над Зубатовым и Гапоном: Инсценировка», изданной по материалам постановки 1924 года

Свидетели, выступавшие на этом процессе, позиционируются редактором книги как современники и участники зубатовских и гапоновских обществ, однако проверить эти данные невозможно, так как выступают они анонимно: свидетель А-н, свидетель Б-н, В-н и так далее. Свидетельские показания построены в соответствии с изначальной заданностью процесса: почти все «современники» минимизируют свою роль в полицейских обществах и не забывают упомянуть о том, как в конце концов начали заниматься саботажем легализации рабочего движения. Так, свидетель А-н говорил о том, что «сказки зубатовцев не убаюкивали рабочих», а сам он «долго сомневался в провокаторстве Красивского и других» [29] , свидетель В-н «настаивал всегда на удалении полиции, что иногда и удавалось. У зубатовцев доверием не пользовался…» [30] , свидетель В-н «к концу зубатовщины начал срывать собрания» [31] , а свидетель М-н пострадал из-за своей доверчивости: «Когда мы в первый раз пришли к нему (к Зубатову. – С.М.), боялись, не снимают ли нас тайком. А потом он долго говорил с нами: что сам был эсером, был сослан, что добивается, чтобы рабочие сознательные были, не боялись заведующих. А мы, правда, боялись. После этого поверил я и пошел в организацию» [32] .

Некоторые свидетели-рабочие жаловались на дороговизну мероприятий обществ взаимопомощи: «Пошли к митрополиту, а митрополит по-своему: сначала, говорит, богословие, а потом уж экономическое. Богословие нам дали даром, а за другое брали по 20 коп. за вход» [33] . Безымянный защитник после показаний свидетелей утверждал, что легализация рабочего движения не подорвала «здоровье русского пролетариата», а «организации, созданные “в целях отвлечения рабочих от влияния преступной пропаганды”, для разложения их, объективно выполнили по широкому фронту глубоко революционизирующую роль» [34] .

Интересно, что примерно в то же самое время похожими словами писал о революционизирующей роли зубатовских организаций рабочий Ф. Богданов-Евдокимов: «Зубатовская организация в глазах рабочих постепенно умирала, ее сохранили лишь для того, чтобы пользоваться ее легальной вывеской, и она была нужна для массовых выступлений: ее собрания часто превращались в массовки, на которых выступали Петры, Денисы, Седые, Леониды и Владимиры Ивановичи и многие другие… <…> Я непосредственно участвовал во всех видах и формах зубатовской организации в Москве сначала и до конца ее существования и состоял одно и то же время в организации Р.С.Д.Р.П. Восстанавливая в своей памяти своеобразные картины различных затей охранников, я, как это ни странно покажется, с большим трудом могу провести линию, где зубатовская организация кончается, и где начинается организация Р.С.Д.Р.П. Одни и те же рабочие работали и там и тут» [35] .