— Могу видеть. Почему?

— Ни разу не надирался в День рождения императора. Это традиционный подвиг, все равно как кого-нибудь тут трахнуть.

— Неужели кто-то это делает?

— Иногда. На спор.

— Что за развлечение для СБ.

Айвен хохотнул. — Ага, именно.

— Так с кем ты поспорил?

— Ни с кем.

Марк почувствовал, что наводящие вопросы закончатся у него быстрее, чем односложные ответы — у Айвена.

Но Айвен произнес их темноты: — Мы с Майлзом обычно отбывали этот прием вместе, из года в год. Я удивился… как мне все время не хватает злобных политических комментариев этого маленького паршивца. Вечно он меня смешил. — Айвен засмеялся. Вышло глухо и совсем невесело. Он резко смолк.

— Тебе сказали, что нашли пустую криокамеру, верно? — догадался Марк.

— Угу.

— Когда?

— Пару дней назад. С тех пор я все думал об этом. Нехорошо.

— Не очень. — Марк помедлил. Айвена в темноте трясло. — Хочешь… отправиться домой и лечь в кровать? — Я-то хочу.

— Теперь мне ни за что в гору не подняться, — пожал плечами Айвен.

— Я дам тебе руку. Или подставлю плечо.

— … Ладно.

Это потребовало некоторых усилий, но он поднял нетвердо стоящего Айвена на ноги, и они двинулись обратно, по круто забиравшему вверх саду. Марк не знал, что за милосердный СБшный ангел-хранитель сообщил о них, но наверху их встретила не мать Айвена, а его тетя.

— Он, гм… — Марк был не уверен, что сказать. Айвен затуманенным взором озирался вокруг.

— Вижу, — ответила графиня.

— Мы можем дать оруженосца, чтобы отвезти его домой? — Айвен обмяк, и у Марка подогнулись колени. — А лучше двоих.

— Да. — Графиня коснулась декоративной комм-броши на лифе платья. — Пим?…

Так Айвен был сдан с рук, и Марк вздохнул с облегчением. Облегчение это переросло в неприкрытую благодарность, когда графиня заметила, что им тоже пора уезжать. Через несколько минут Пим подвел графский лимузин к подъезду, и ночное испытание подошло к концу.

Графиня, разнообразия ради, по дороге в особняк много не разговаривала. Она откинулась на спинку сиденья и измученно прикрыла глаза. Она даже ни о чем его не спросила.

В мощеном черно-белой плиткой вестибюле графиня скинула свой плащ на руки горничной и направилась налево, в библиотеку.

— Извини, Марк, я пойду. Позвоню в Имперский Госпиталь.

У нее был такой усталый вид — Наверняка они позвонили бы вам, мэм, если бы в состоянии графа произошли какие-нибудь изменения.

— Я пойду позвоню в госпиталь, — повторила она решительно. Глаза у нее заплыли до щелочек. — Иди в постель, Марк.

Марк не стал с ней спорить. И устало потащился вверх по лестнице, к коридору, ведущему к его спальне.

Перед дверью в свою комнату он остановился. Была поздняя ночь. Вестибюль пуст. Тишина огромного дома давила ему на уши. Повинуясь импульсу, он развернулся и зашагал по коридору к комнате Майлза. У двери он снова остановился. За все недели своего пребывания на Барраяре он так и не отважился сюда зайти. Его не приглашали. Он тронул старинную круглую ручку. Дверь оказалась не заперта.

Поколебавшись, он вошел и приказал свету зажечься. Это оказалась спальня, просторная, насколько позволяла старинная архитектура дома. Смежная с ней комнатка, некогда предназначавшаяся для камердинера, была много лет как переделана в отдельную ванную. На первый взгляд комната казалась почти голой: пустой, чистой и аккуратной. Должно быть, все детское барахло было упаковано и убрано на чердак в очередном припадке взрослости. Марк подозревал, что чердаки в особняке Форкосиганов должны оказаться потрясающими.

Однако след личности владельца здесь все же остался. Марк медленно прошелся по комнате, засунув руки в карманы, словно посетитель музея.

Вполне логично, что немногие хранимые здесь сувениры скорее напоминали об успехах. Майлзовский диплом Имперской Военной Академии и приказ о его производстве в офицеры были вполне обыденны, хотя было интересно, зачем вставлен в раму и повешен между ними старый электронный погодный справочник на батареях армейского образца. Коробка со старыми, вплоть до юных лет, спортивными наградами имела такой вид, словно в очень скором времени должна отправиться на чердак. Полстены занимала огромная коллекция дисков с книгами и видео, тысячи наименований. Сколько из них Майлз на самом деле прочел? Любопытствуя, он вынул из держателя на ближайшей стене ручной считыватель и проверил наугад три диска. На каждом было как минимум несколько пометок или замечаний на полях — следы майлзовых размышлений. Марк оставил свои изыскания и двинулся дальше.

С одним предметом он был знаком лично. Кинжал с рукояткой «клуазонне», унаследованный Майлзом от старого генерала Петра. Марк осмелился снять его со стены и попробовать его вес и остроту. И когда же за последние два года Майлз бросил всюду таскать кинжал с собой и стал благоразумно оставлять его дома, в безопасности? Он осторожно вернул его обратно на полку, в ножны.

Одно украшение стены было личностным, ироничным и недвусмысленным: старая металлическая накладка для ноги, перекрещенная на музейный манер с форским клинком. Наполовину шутка, наполовину вызов. И то, и другое устарело. Дешевая фотокопия страницы из старинной книги была наклеена на плотную основу и помещена в дико дорогую серебряную рамку. Текст вне контекста было не понять, но, кажется, это была некая религиозная чушь до-скачковой эпохи, что-то про пилигримов, гору и город в облаках. Марк не очень понял, к чему все это: уж в религиозности Майлза никто не упрекнет. Однако эта вещь явно была для него важна.

«Кое-что здесь — не награды», догадался Марк. «А уроки.»

На прикроватном столике остался коробка с альбомом головидео-снимков. Марк сел и включил ее. Он ожидал увидеть лицо Элли Куинн, но первым появился портрет высокого, сердитого, необычайно уродливого мужчины в ливрее форкосигановского оруженосца. Сержант Ботари, отец Елены. Марк принялся пролистывать альбом. Следующей была Куинн, затем — Ботари-Джезек. Родители, разумеется. Конь Майлза, Айвен, Грегор; а потом — вереница лиц и фигур. Марк листал все быстрее, не узнавая даже трети из них. После пятидесятой физиономии он, щелкнув, остановил альбом.