— Это… сильно отразилось на том, как именно Гален меня обрабатывал.

— Я знаю.

— Вы? Проклятье… — Он что для этих людей, совсем прозрачен? Виртуальная мелодрама ради их развлечения? Хотя не похоже, чтобы графиня развлекалась. — Доклады СБ, сомнений нет, — горько подытожил он.

— Они допросили под фаст-пентой одного из оставшихся в живых подручных Галена. Его имя Ларс, если тебе это что-то говорит.

— Говорит. — Он скрипнул зубами. Нет шанса сохранить человеческое достоинство — ему ни кусочка не оставили.

— Если отвлечься от Галена, имеет ли личная ориентация Эйрела значение? Для тебя?

— Не знаю. Но правда — имеет.

— Так и есть. Ну, по правде… я считаю его бисексуалом, но подсознательно мужчины его привлекают больше. Или скорее — солдаты, а не мужчины как вообще, как я думаю. Я, по барраярским стандартам, скорее жуткий, э-э, сорванец, и это стало решением его дилеммы. Когда он впервые меня встретил, на мне был мундир и это было во время неприятной вооруженной стычки. Он подумал, что влюбился с первого взгляда. Я так и не стала тревожить его объяснением, что это сработали его установки. — Губы графини сложились в улыбку.

— А почему нет? Или это ваши установки сработали?

— Нет, мне потребовалось, хм, еще четыре или пять дней, чтобы совершенно расклеиться. Ну, уж три — во всяком случае. — Глаза ее загорелись воспоминанием. — Жаль, что ты не видел его тогда, в сорок с небольшим. На пике формы.

Марку уже случилось подслушать, как графиня проводит словесное препарирование его самого, вот в этой библиотеке. Что-то странно успокаивающее было в знании, что ее скальпель не предназначен персонально для него. «Не только меня. Она делает это с каждым. Вот черт.»

— Вы… очень откровенны, мэм. А что об этом думал Майлз?

Она задумчиво сдвинула брови. — Он никогда меня не спрашивал. Возможно, этот несчастливый период юности Эйрела дошел до ушей Майлза в виде клеветы, сфальсифицированной его политическими противниками, и он не поверил и не придал значения.

— А почему вы рассказываете мне?

— Ты спросил. Ты взрослый человек. И… тебе гораздо важнее знать. Из-за Галена. Если между тобой и Эйрелом когда-нибудь наладятся нормальные отношения, ты должен видеть его ни ложно возвышенным, ни ложно приниженным. Эйрел — великий человек. Это говорю я, бетанка; но я не путаю величие с совершенством. Стать великим несмотря ни на что — это… величайший подвиг. — Она криво ему улыбнулась. — Это дает тебе надежду, а?

— Ха. Перекрывает мне путь к отступлению, вы это имеете в виду. Или надо понимать: не важно, насколько я напортачил, вы по-прежнему ждете от меня чудес? — Жуть.

Она обдумала услышанное. — Да, — ответила она безмятежно. — По сути, поскольку никто не совершенен, отсюда следует, что все великие деяния выросли из несовершенства. Однако сами они — совершенны, каким-то образом.

«Не только от отца Майлз такой чокнутый», решил Марк. — Я что-то ни разу не слышал, чтобы вы анализировали себя саму, мэм, — кисло пожаловался он. Да, и кто же бреет брадобрея?

— Я? — Она безрадостно улыбнулась. — Я глупа, мальчик.

Она ушла от ответа. Или ответила? — От любви? — легкомысленным тоном переспросил он в попытке избежать внезапной неловкости, которую породил этот вопрос.

— И многого другого. — В глазах ее был зимний холод.

Влажный, туманный сумрак плащом окутал город, когда графиня с Марком поехали в императорский дворец. Лимузин вел впечатляюще экипированный и неимоверно аккуратный Пим. Еще полдюжины графских оруженосцев сопровождали их в другой машине — скорее почетный караул, чем телохранители, как понял Марк; похоже, они с нетерпением предвкушали празднество. В ответ на какие-то его слова графиня сказала: — Да, у них на одну свободную ночь больше, чем обычно. Дворец будет полностью под контролем СБ. На таких приемах слуги составляют еще одно избранное общество — и бывали известны случаи, когда ловкий оруженосец попадался на глаза какой-нибудь из младших форских девиц и поднимался с помощью женитьбы на ступеньку выше, если у него был неплохой послужной список.

Они прибыли к подъезду императорской громады, с архитектурной точки зрения напоминавшей особняк Форкосиганов, но помноженный на восемь. И поспешили уйти из липкого тумана в теплое, искрящееся огнями помещение. Графиня строго по этикету оперлась на левую руку Марка; это было одновременно тревожно и успокаивающе. Кто он, ее сопровождающий или довесок к ней? Как бы то ни было, он втянул живот и распрямил спину как только мог.

Марк вздрогнул, когда первой же персоной, встреченной ими в вестибюле, оказался Саймон Иллиан. Шеф безопасности был одет по такому случаю в парадный красно-синий мундир, делающий не такой уж неприметной его сухощавую фигуру — хотя, возможно, вокруг было достаточно народу в красно-синем, чтобы он мог смешаться с толпой. Хотя у Иллиана на поясе висело смертоносное оружие — плазмотрон и нейробластер в потрепанных кобурах, а не пара затупленных дуэльных клинков, как у офицеров-форов. В правом его ухе поблескивал крупный наушник.

— Миледи, — Иллиан склонил голову и отвел их в сторону. — Вы видели его сегодня днем, — понизив голос, спросил он у графини — как он?

В этом контексте не было необходимости уточнять, кто такой «он». Графиня оглянулась вокруг — убедиться, что случайных прохожих нет в пределах слышимости. — Нехорошо, Саймон. Цвет лица плохой, сильные отеки, сознание у него то и дело плывет, а это пугает меня больше всего остального. Хирург хотел избавить его от двойного стресса и обойтись без установки механического сердца на то время, пока они доращивают органическое до нужных для пересадки размеров, но, возможно, ждать они не смогут. Ему может потребоваться операция в любой момент.