Некоторые хронисты утверждают, что посредника, выбранного Али, перехитрил его коллега; другие уверены, что он предал своего хозяина. В любом случае война вспыхнула снова. Али терпел одно поражение за другим, покрывая себя позором. Победоносный противник лишил его последовательно Египта и Аравии. Хозяин Медины, сирийский военачальник, взойдя на трон, воскликнул: «Аус и хазрадж! Что стало с почтенным старым человеком, который здесь жил? Клянусь небом, если бы я не опасался гнева Муавии, моего хозяина, то не пощадил бы ни одного из вас. А так поклянитесь в верности Муавии, и вы будете прощены!» Большинство защитников отсутствовали – были в армии Али – но клятва прозвучала от остальных.

Вскоре после этого Али пал жертвой мести юной девушки из хариджитов, отца и брата которой он приказал обезглавить и которая, в качестве платы за свое согласие на брак с кузеном, потребовала от него голову халифа (661 г.).

Хасан, сын Али, получивший прозвище Разводящийся, унаследовал претензии отца на халифат. Он не был прирожденным лидером. Ленивый и чувственный, он предпочитал легкую роскошную жизнь без осложнений славе, могуществу и заботам трона. Поэтому фактическим главой партии стал Кайс, сын Сааада, «защитник»-ансар, человек гигантского роста и атлетического телосложения, находившийся в отличной физической форме, отличившийся храбростью в двадцати сражениях. Его набожность была достойна подражания. Что бы ни происходило, он всегда выполнял свои религиозные обязанности. Как-то раз во время молитвы он увидел большую змею, свернувшуюся на том самом месте, которого он должен был коснуться лбом. Слишком ответственный, чтобы прервать молитву, он опустил голову на пол рядом со змеей. Та обвилась вокруг его шеи, не причинив ему зла. Только закончив молитву, от схватил рептилию и отбросил ее прочь. Этот благочестивый мусульманин ненавидел Муавию потому, что считал его врагом своих соплеменников вообще и своей семьи в частности, а также неверным. Кайс ни за что бы не признал, что Муавия тоже мусульманин. Взаимная ненависть эти двух людей достигла такой глубины, что, когда Кайс был правителем Египта – при Али, они обменивались письмами лишь для того, чтобы оскорблять друг друга. Один начинал свое письмо словами «еврей, сын еврея», а другой отвечал на это: «Язычник, сын язычника! Ты принял ислам неохотно, по принуждению, зато отрекся от него по доброй воле. Твоя вера, если она у тебя есть, принадлежит вчерашнему дню, но твое лицемерие вечно». С самого начала мирные цели Хасана не признавались. «Протяни руку, – обращался к нему Кайс. – Я поклянусь тебе в верности, если ты сначала поклянешься подчиняться Божественной книге, а также законам, установленным пророком, и обращать меч против наших врагов». «Я клянусь, – отвечал ему Хасан, – покориться небесам и подчиниться Божественной книге и законам пророка; но ты должен, в свою очередь, покориться мне, воевать с теми, кому я объявляю войну, и вкладывать меч в ножны, когда я заключаю мир». Кайс дал клятву, но слова халифа оказали вредное воздействие. Люди считали, что он не тот человек, который нужен, и никогда не станет воевать. Для «защитников»-ансаров все будет потеряно, если Муавия одержит верх. Их опасения довольно быстро оправдались. В течение нескольких месяцев Хасан, хотя в его распоряжении были отнюдь не малые силы, бездействовал при Мадаине, что на Тигре (его называли двойным городом, поскольку он находился на месте более древнего Ктесифона и Селевкии). Вероятно, велись переговоры с Муавией. Наконец, Хасан направил Кайса к сирийской границе, но со слишком малыми силами, и бравый ансар был разгромлен более крупными силами противника. Беженцы, в большом смятении добравшиеся до Мадаина, выразили недовольство Хасаном, который, если и не предал их открыто, дал повод себя заподозрить. После этого Хасан, отказавшись от всех претензий на халифат, заключил мир с Муавией. Последний гарантировал ему отличную пенсию и амнистию для всех его последователей.

У Кайса, однако, все еще оставалось под командованием пять тысяч воинов: все они после смерти Али в знак траура побрили головы. С этой небольшой армией он намеревался продолжать войну. Правда, он не был уверен, что воины разделяют его пылкий энтузиазм, и потому обратился к ним со следующими словами: «Если таково ваше желание, мы будем продолжать сражаться и умрем все до последнего человека, но не сдадимся. Но если вы хотите просить о мире, да будет так. Делайте выбор». Солдаты выбрали мир.

Кайс в сопровождении своих самых близких соплеменников явился к Муавии, чтобы молить о прощении для себя и своих людей. Он напомнил ему слова пророка, который, уже находясь на смертном одре, поручил «защитников» другим мусульманам, сказав: «Почет и хвала тем, кто давал убежище пророку и твердо закрепил фундамент его дела».

В заключение Каис дал понять Муавии, что ансары с радостью будут служить ему: несмотря на их набожность и нежелание служить неверующему, они не могут примириться с утратой важных и выгодных постов. Муавия на это ответил:

– Я не знаю, ансары, какое право вы имеете на мое милосердие. Клянусь небом, вы всегда были моими непримиримыми врагами. Это вы в битве при Сиффине едва не разгромили меня – тогда ваши блестящие копья сеяли панику среди моих людей. Сатира ваших поэтов больно жалила меня. А теперь, когда Бог установил то, что вы старались разрушить, вы приходите ко мне и предлагаете обратить внимание на слова пророка. Нет, союз между нами едва ли возможен!

Кайс, гордость которого была уязвлена, сменил тон:

– Право на твое милосердие дает нам то, что мы хорошие мусульмане: одного только этого достаточно в глазах Бога. Это правда, что люди, объединившиеся против пророка, имеют другие доводы, более весомые для тебя. Мы не завидуем им. Да, мы были твоими врагами на поле боя, но, будь у тебя желание, ты мог бы предотвратить войну. Пусть наши поэты провоцировали тебя своими сатирами, но то, что в них ложно, забудется, а правда останется. Твоя власть установлена. Хотя с сожалением, но мы признаем этот факт. В битве при Сиффине, когда мы были близки к победе над тобой, мы сражались под знаменами человека, который верил, что выполняет волю Всевышнего. Что касается наставлений пророка, каждый правоверный будет следовать им. Но раз ты заявляешь, что наше единство невозможно, теперь только Бог может помешать тебе творить зло, о Муавия!

Возмущенный такой дерзостью, халиф закричал:

– Немедленно убирайтесь!

«Защитники» уступили. Власть вернулась к вождям племен – старой знати. Тем не менее сирийцы не чувствовали удовлетворения. Они рассчитывали полностью насладиться всеобъемлющей местью. Муавия, человек умеренный, не позволил этого, однако они понимали: настанет день, когда конфликт вспыхнет снова, и тогда борьба уже будет не на жизнь, а на смерть. Что касается «защитников», их сердца терзали гнев и раздражение. Пока жив Муавия, власть Омейядов настолько прочна, что пытаться свергнуть ее – бесполезно. Но Муавия не бессмертен. Решив не поддаваться отчаянию, мединцы стали готовиться к будущим сражениям.

Во время этого периода вынужденного бездействия задача воинов перешла к поэтам обеих сторон. Кровожадные сатиры давали выход взаимной ненависти. Ссоры и перебранки вспыхивали ежедневно. И если сирийцы и принцы из Омейядов не упускали ни одной возможности продемонстрировать ансарам ненависть и презрение, последние платили им той же монетой.

Муавия незадолго до смерти посоветовал своему сыну Язиду бдительно следить за Хусейном, вторым сыном Али. Его старший сын, Хасан Разводящийся, к этому времени уже умер, отравленный одной из жен. Шииты верили, что к этому причастен Муавия. Также следовало присматривать за Абдуллахом, сыном Зубайра, в свое время претендовавшим на трон. Эти люди были опасны. Они оба жили в Медине. Когда Хусейн сообщил Абдуллаху, что халиф, судя по всему, мертв, тот проинформировал его о своих намерениях: «Я никогда не признаю Язида своим сувереном! Он пьяница, распутник и имеет безрассудную страсть к охоте». Абдуллах не ответил, хотя имел такое же мнение.