У Сато с этим хуже. Его сапоги давно развалились, приходилось каждый день переплетать онучи, сушить их и отрезать отвалившиеся лохмотья. С другой стороны, это была вечная обувь. Сколько бы он ни бегал по лесам и горам, всегда сможет скрутить себе новую из травы и каких-нибудь стеблей. Настоящая природная мудрость.

Нет, нет… это опять мысли, опять выводы. Это неправильно, нет… не то чтобы неправильно… Нет правильного и неправильного. Но так не увидеть, не понять главного – состояния.

«В мыслях можно ловить только слова, а слова – это не состояние. Слова! Слова – это только оболочки чего-то. Сами по себе они не несут смысла», – недавно объяснял мне Сато.

Интересно, что японец, говоря о значении слов, использовал английское charge, которое имеет два значения: «заряд» и «нагрузка». Я пытался понять, какое из них он подразумевает, но так и не понял. Хотя мне все больше казалось, что Сато имеет в виду «нагрузка». Что слова – на самом деле нагрузка, а не заряд. Нагрузка, которая, как в электрической цепи, создает силу тока и в то же время ее ограничивает.

Так верно! Сила и ограничение! Заряд и нагрузка! Одно и то же!

Я еще раз подумал о камне. Но нет, нет… не надо размышлять, не нужно думать. Не надо, не надо! Нужно чувствовать.

Внутри как будто стало яснее, какое-то ощущение, что состояние нельзя делить на события. Состояние можно чувствовать только вместе, одновременно. Словно ты сам находишься «вместе» или в таком «месте», где все чувствуешь одновременно.

Я вспомнил выражение «здесь и сейчас», о котором говорил Сатита. Точнее, по-другому понял, что такое «здесь и сейчас».

Здесь и сейчас – это не значит в настоящем моменте. Это значит состояние, которое остается и не проходит. Это состояние просто есть. Как камень, который падает в воду. Как ветка, которая качается на дереве.

Даже не здесь и сейчас. А вообще. Вообще качается. Мы представляем «здесь и сейчас», словно оно связано со временем, которое мы сами придумали. Но разве это так? Облака же не плывут по небу по той траектории, которую мы для них начертили. Сколько бы мы ни чертили, облака сами по себе.

Сатита наверняка имел в виду совсем другое, говоря о «здесь и сейчас». Так же как с charge! Он мог говорить «вообще и всегда», а за многие тысячи лет это превратилось в «здесь и сейчас».

А еще… может быть… это одно и то же! «Здесь и сейчас» и «вообще и всегда», как и английское charge – одновременно заряд и нагрузка. Одновременно! Но как это…

Я почувствовал сильный толчок, даже покачнулся, чуть не упал в реку. Это был бы конец: острые камни, большая высота. Даже Сато со своей восточной медициной меня бы не вылечил.

А-а-а… Понятно, это из рук рвалась удочка. Точнее, какая там удочка! Обычная еловая ветка, за которую мы зацепили веревку с загнутым гвоздем.

– Довольно большая, – уважительно заметил Сато.

– А?

– Большая, говорю! Тащите!

– А… – сообразил я и плавно, но с силой потянул.

Сначала у меня не получалось удить рыбу. Тянул слишком резко, напряженно. Веревка рвалась. Или, что еще хуже, крючок отрывался. Тут даже Сато начинал раздражаться. Понятно почему! Гвоздей в охотничьем зимнике было не так много. И те заканчивались. Конечно, поздней весной мы должны выбраться отсюда. Но когда это еще будет! В этих краях весна наступает совсем не в начале мая, а рыбы надо натаскать много, пока нерест не закончился.

После рыбалки вернулись в хорошем настроении. Я уж точно. Сато всегда был в каком-то одном настроении.

Наловили много мелочи и одну большую рыбину, с полным брюхом икры. Икру приходилось есть быстро, зачерпывать ладонью, опрокидывая горстями в рот. Соли взять негде, икра была пресной и отдавала тиной. Ужасный запах и вкус.

Хотя два года назад, когда в Москве от голода варили суп из собачьих костей (и это еще «цветочки» по сравнению с тем, что творилось в Ленинграде), кто б мне сказал, что я буду есть лососевую икру горстями, не поверил бы…

Тогда я ходил по голодной Москве, чтобы хоть как-то отвлечься, унять чувство голода. Видел много таких же, как сам, людей, шатающихся по улице, впитывал их боль, их разочарование.

Может быть, поэтому со мной случился тот приступ. Какое-то помутнение, ярость или еще что-то. Накопилось. Словно мозг на какое-то время загорелся, а потом потух. После того… после того что я сделал с соседом Семеном.

Я толком не понял тогда. Да и времени не было что-то понимать. Комиссариат, назначение на фронт. Хорошо, что еще дальний родственник из Генштаба помог и мне дали чин младшего лейтенанта, назначили комроты в Маньчжурию. В полубреду я ехал к месту назначения, даже не успел подумать, как и что.