Производство пряностей в Азии, в связи с ростом спроса на них в Европе, во второй половине XVI в. почти удвоилось, и цены, соответственно, возросли в два-три раза. Общий вес грузов, перевозимых на португальских кораблях, следовавших по маршруту вокруг мыса Доброй Надежды, оценивался в 40–50 тысяч квинталов ежегодно в первой трети века и в 60–70 тысяч позднее (квинталом в Португалии называется мера веса приблизительно в 130 фунтов, или 51,405 кг). Вес перца в этих грузах колебался от 10 тысяч до 45 тысяч квинталов, но на протяжении длительного времени составлял в среднем 20–30 тысяч квинталов. Вес других специй в ежегодных поставках – корицы, гвоздики, сушеной шелухи мускатного ореха и самого ореха, имбиря и др. – составлял от 5 до 10 тысяч квинталов. К концу века доля Португалии в экспорте перца в Европу упала до 10 тысяч квинталов, и большие его партии доставлялись по суше в Левант. Согласно заявлению, сделанному в 1585 г. одним информированным португальским чиновником, из Ачеха в Джидду экспортировали ежегодно пряностей (преимущественно на судах султаната Гуджарат) в объеме от 40 до 50 тысяч квинталов. Значительную часть этих грузов составлял, конечно, перец, но мы не знаем, какая его часть предназначалась для европейского рынка и как много потребляла его Османская империя. В начале XVII в., когда на Восток прибыли голландцы и англичане, положение португальцев еще больше ухудшилось. Но лишь в 1611 г. в Лиссабоне было официально объявлено, что перец все еще остается основным предметом торговли в Португальской Индии и единственным, который приносит достаточный доход португальской монархии.

Суда с грузом индийского перца отправлялись в Португалию в основном с Малабарского берега, где королевские чиновники должны были покупать его на рынках Кочина и Кранганура, ведя конкуренцию с индийскими купцами. Как уже упоминалось выше, большое количество перца производилось также на Суматре и Западной Яве, но большая его часть шла на китайский рынок. Этот индонезийский перец был дешевле малабарского, но такого же хорошего (или даже лучшего) качества; однако из-за конкуренции со стороны ачехских и китайских купцов португальцы так и не смогли сбить цену на перец на Малабарском берегу. Во второй половине XVI в. малабарские торговцы перцем соглашались брать плату за него только золотом, однако португальцы никогда не могли присылать из Лиссабона столько звонкой монеты, сколько было у венецианцев, покупавших на золото пряности в странах Ближнего Востока. К сожалению, документация индийско-португальских монетных дворов в Гоа и Кочине не сохранилась, и свидетельства, какое количество золотых монет поставлялось ежегодно из Лиссабона в Индию, далеко не полны. Но при сопоставлении различных фактов становится ясным, что большая часть золота, необходимого португальцам для своих закупок в Малабаре, поступала начиная с 1547 г. из Юго-Восточной Африки, Суматры и Китая. Именно в этот год (или на следующий) на монетном дворе в Гоа была начата чеканка золотой монеты под названием «Сан-Томе» («Св. Фома»), которая имела хождение в течение длительного времени наряду с популярным венецианским дукатом, ашрафи Ормуза, турецкими цехинами, пагодами Виджаянагара, мохурами Великих Моголов и другими золотыми монетами, ходившими по всему Востоку.

Первоначально перец в Лиссабоне был в свободной продаже для всех, но после 1503 г. все импортные товары начали продаваться через посредничество Дома Индии (Casa da India). В 1530 г. вышел королевский указ, что отныне Дом должен продавать пряности оптом (начиная от веса в один квинтал и больше), за исключением небольших их количеств, приобретаемых для пополнения аптекарских запасов. Как португальские, так и иностранные купцы закупали перец в Лиссабоне; одним из первых крупных предпринимателей в торговле пряностями был флорентийский купец и банкир Бартоломе Маркионе, заключавший большие контракты на поставку товаров из Гвинеи еще во время правления короля Жуана II. На протяжении почти всего XVI в. Антверпен был основным перевалочным и складским пунктом лиссабонского перца, откуда он поставлялся в различные страны Северо-Западной Европы. Немецкие и итальянские купцы и банкиры Фуггеры, Аффаитади (в Португалии они стали известны под именем Лафета), Джиральди соперничали друг с другом или же объединяли свои усилия, чтобы покупать перец и другие пряности у португальцев на основе долгосрочных и краткосрочных контрактов. Вплоть до 1549 г. португальцы имели свое собственное представительство в Антверпене, но оно прекратило свою деятельность в этом же году из-за невозможности конкурировать с более опытными фламандскими, немецкими и итальянскими торговцами. В последней четверти XVI в. иностранным купцам, заключавшим контракты на поставку перца, было позволено иметь свои представительства в Гоа и Кочине, чтобы можно было на месте наблюдать за покупкой и отправкой пряностей. Однако вследствие частых кораблекрушений и других непредвиденных случаев подрядчикам очень редко удавалось доставить товар в Лиссабон.

Кроме перца во второй половине XVI в. вырос португальский импорт мускатного ореха, корицы и имбиря, поскольку цена на них в этот период выросла почти в три раза. Португальская монархия не получала большого дохода от гвоздики и мускатного ореха, поскольку большие средства уходили на ежегодное снаряжение каррак и галеонов, на которых доставлялись пряности с Молуккских островов и моря Банда, и содержание фортов в Амбоне, Тернате и Тидоре. Контрабандная торговля процветала на этих отдаленных островах в значительно большей степени, чем где-либо еще. Королевский чиновник в Кочине в 1568 г. утверждал, что два галеона с гвоздикой, пришедшие с Молуккских островов, привезли только 2400 фунтов гвоздики, хотя оба корабля были снаряжены на средства короля. Большинство индонезийских пряностей были проданы португальцами в

Малакке, Гоа и Ормузе азиатским торговцам, и только относительно небольшое их количество было доставлено в Европу, несмотря на возросший спрос. К концу XVI в. португальцы отказались от попыток ввести государственную монополию на торговлю гвоздикой, при которой У3 всего экспорта предназначалась монарху. Когда голландский адмирал Стивен ван дер Хаген захватил в 1605 г. Амбон, он обнаружил, что португальцы позволили мусульманским купцам со всей Азии, и даже из Турции, покупать гвоздику на этом острове. Подобная ситуация сложилась и в Ормузе, когда на протяжении последней четверти века персидские, турецкие, арабские, армянские и венецианские купцы посещали остров с целью приобретения пряностей у португальских чиновников и частных торговцев, совершенно не обращая внимания на возможное существование королевской монополии.

О процветании Ормуза в этот период свидетельствовал Ральф Фитч, купец-авантюрист времен королевы Елизаветы, посетивший остров в 1583 г.

«Ормуз – самый засушливый остров в мире, 25 или 30 миль в окружности; здесь нет никакой растительности, кругом одна соль. Все необходимое доставляется из расположенной на расстоянии 12 миль Персии – вода, дрова и провизия. Окрестные страны, будучи очень плодородными, поставляют все виды продовольствия в Ормуз. В этом городе живут купцы всех наций, много мавров и язычников. Здесь идет оживленная торговля всеми видами пряностей, различными снадобьями, шелком и шелковыми тканями, прекрасными персидскими коврами, жемчугом в большом количестве с острова Бахрейн и великолепным жемчугом из других мест, лошадьми из Персии, которые покупает вся Индия. У них есть правитель-мавр, которого выбирают португальцы и который правит от их имени».

Что касается корицы, то португальцы обладали на нее наиболее действенной монополией, чем на любую иную пряность, поскольку ее наилучшие сорта произрастали на равнинах Цейлона, находившихся под контролем португальцев, а сами сингальцы не имели собственных торговых судов. На Малабарском побережье и на острове Минданао произрастали сорта худшего качества, и поэтому, как заметил Линсхотен в 1596 г., «корица с острова Цейлон самая лучшая и замечательная в мире, и цена ее в три раза выше обычной». Монархия получала большие доходы от королевской монополии на эту пряность. Однако в повседневной практике основную прибыль от торговли присваивали губернаторы и чиновники, несмотря на существовавшие законы, запрещавшие подобные злоупотребления. О славе корицы, ценной и желанной пряности, писал известный поэт Са де Миранда (1550), который был поражен, насколько Португалия обезлюдела, когда многие жители страны покинули Лиссабон и отправились, «влекомые ароматом корицы», на Восток.

Потеря Тернате в 1575 г., которая привела к ухудшению положения португальцев на Островах пряностей, была в значительной мере возмещена их фактической монополией на важный торговый путь, связывавший Китай и Японию. Первые попытки португальцев закрепиться на побережье Южно-Китайского моря были неудачны, частично причиной тому были их собственные действия, частично нежелание китайской имперской бюрократии официально признать нежелательных «пришельцев-варваров из Великого Западного океана». Но на рискованную контрабандную торговлю у берегов провинций Гуандун и Фуцзянь китайские чиновники продолжали смотреть сквозь пальцы, получая от нее доход. Это, естественно, привело к тому, что португальцы основали поселение в Макао (около 1557 г.), о существовании которого император в Пекине узнал с запозданием в 20 лет и был вынужден смириться с этим фактом. Вследствие напряженности в японо-китайских взаимоотношениях в это время и запрета династией Мин вести торговлю с «карликами-грабителями» островной империи на китайских или японских судах, португальцы из Макао были едва ли не единственными, кто поддерживал торговлю между двумя странами. Эта торговля основывалась на обмене китайского шелка-сырца и шелковых тканей и золота на слитки японского серебра. Конечно, династический запрет на прямую торговлю между Китаем и Японией соблюдался не всегда. Но тем не менее он действовал достаточно эффективно, и торговля наиболее ценными товарами была сосредоточена в руках португальцев. Объединение Японии при правителе Тоётоми Хидеёси и последовавшее затем вторжение в Корею (1592–1598) резко повысили в стране спрос на золото в последней четверти XVI в. Более того, хотя в Японии производился шелк, японцы своему шелку предпочитали китайский, все равно, в виде ли сырца или тканей, поскольку его качество было выше.