Шрифт:
Официант принес счет, и тут Дирек, кажется, протрезвел. Он собственноручно и без возражений оплатил счет долларами, на что Володя и глазом не моргнул. Будто каждый день его в ресторан приглашали и платили баксами! Хотя кто знал, что он там наобещал?
Леночка напряженно следила за развязкой вечера, и когда Володя попросил прогуляться с голландцем по Красной площади, то чуть не расцеловала его на месте. Не скрывая радости, она распрощалась с Володей и, взяв под ручку Дирека, повела на Красную площадь.
Немногословное общение Леночки с голландцем напоминало разговор немого с глухим. Правда и тем, и другим являлась Лена: сказать она ничего не могла и в лучшем случае тыкала наманикюренным пальчиком в направлении, куда надо смотреть, а то, что слышала в ответ, вообще не понимала. Не лучше глухого, в общем. Но все равно было очень здорово: падал мягкий снежок, горели красные звезды Кремля. А когда куранты забили полночь, Лене даже показалось, что наступил Новый год.
Она на секунду зажмурилась и загадала желание: «Вот чтобы так всю жизнь с этим красавцем вместе провести: счастливо и весело!» Судя по всему, разгоряченный голландец тоже был доволен: под бой курантов он снова попытался станцевать вприсядку «Казачок», разученный в ресторане. Однако публику этим не очень впечатлил, а страж порядка даже подошел ближе, чтобы сделать замечание.
В этот миг развеселевший Дирек заметил на его голове шапку-ушанку, настоящую, с гербом, именно такую, как он хотел! Голландец бесцеремонно сорвал с чужой головы и напялил на себя.
– Лена, фото! Лена, фото! – кричал он возбужденно, не подозревая об опасности оказаться в кутузке.
– Эй, тут тебе не Арбат! – строго отреагировал страж порядка, отбирая ушанку. – Девушка, угомоните гостя города! А то применю меры.
Леночке два раза объяснять не пришлось, тут она все поняла с полуслова и потянула Дирека в сторону гостиницы.
– Арбат! Арбат! – требовал голландец, повторяя слово, которое теперь у него ассоциировалось с заветной русской ушанкой.
Делать нечего, Лена повела его по Манежной площади в сторону Арбата. Как будто там всю ночь торговали этими шапками!
Как ни странно, на Арбате было многолюдно и даже светло благодаря уютным фонарям, освещавшим улицу. Народ был разношерстный: бомжи, примостившиеся переночевать в закутке, бабули с иконками, просившие милостыню, хипповавшая молодежь, балдевшая под звуки «Аквариума», торговцы сувенирами и так называемым «русским антиквариатом».
Леночка вдруг увидела Володю, разговаривавшего в стороне с каким-то кавказцем криминального вида. Сделав вид, что не заметила, девушка потащила голландца в противоположный конец улицы выбирать ушанку.
Помимо шапки и многочисленных матрешек (особенно Диреку понравился набор в виде известных лиц от Ленина до Ельцина) голландец настоял на покупке русской шали, которая, по его словам, необыкновенно шла Лене. Девушка отнекивалась: у нее был дома подобный бабушкин цветастый платок, и она его никогда не носила. Пожалуй, она бы даже выбросила эту ветошь, если б не мама. Но здесь, на Арбате, ей ничего не оставалось, как принять подарок, чтобы не обидеть иностранца.
Дирек радостно укутал ее в купленную шаль и восторженно кинулся фотографировать русскую красавицу. Лена усердно позировала, при этом искренне сомневаясь, что что-нибудь получится. Кто ж фотографирует ночью?
А потом девушка повела уставшего, но довольного Дирека в гостиницу. Вот здесь-то и пригодилась вторая фраза, которую Лена знала по-английски:
– Гуд найт, – произнесла она на прощание.
Не дав договорить, фирмач осыпал ее якобы прощальными поцелуями, а затем увлек в свой номер. Наслаждаясь волной страсти, Леночка и не думала сопротивляться. А зря! Только теперь уже говорить об этом поздно. Знала б, где упасть – соломки бы подостлала…
Глава 3. Ханна
Ханна опоздала на репетицию хора. Впрочем, как обычно. Весь день она занималась своими делами, но если спросить, чем конкретно, то, пожалуй, ответить бы не смогла. Да, хорошо быть человеком свободной профессии, то есть работать на себя, но, с другой стороны, гораздо труднее организовать и спланировать время, потому что все оно – твое!
Ханна выросла в семье врача. И ничего, что их дом напоминал иногда проходной двор, зато папа был всегда дома. Ханне даже разрешалось заходить к нему в кабинет во время приема больных, устраиваться около доктора и слушать, как он дает советы пациентам. Слюс, где проживала ее семья, был типичным голландским городом, небольшим и чрезвычайно чистым. Здесь все жители знали друг друга и здоровались при встрече, как в большой деревне. Вся жизнь горожан была на виду, в буквальном смысле слова. Узкие и аккуратные домики из красного кирпича стояли как солдаты в шеренге, похожие один на другой. За безупречно чистыми окнами мерно протекала жизнь обитателей. Здесь не было принято закрывать шторы, и вечером прохожие могли видеть семейства, сидевшие при свечах в полном составе за ужином или у экранов телевизоров. Конечно, никто не запрещает вам закрыть шторы, но тогда мнение о вас в городе сложится подозрительное, как будто вам есть что скрывать! Соседи станут с вами менее приветливыми, а городские сплетницы навесят на вас все просшествия в городе, потому что кроме вас никто другой этого бы не сделал…
Ханна росла любознательным ребенком, с безграничной фантазией и очень ранимой душой. Она принимала близко к сердцу бесконечные жалобы больных, которые слышала в папином кабинете, и потом очень расстраивалась, считая, что ее тетушка Мия или сосед Петер уже одной ногой в могиле. Поэтому, застав однажды дочку плакавшей после очередного визита, папа запретил ей заходить в кабинет, и его мечта передать свою практику дочери так и осталась неосуществленной.
Зато крайняя чувствительность девушки нашла свое применение в искусстве: Ханна замечательно рисовала. Местные пологие пейзажи, зеленые поля, каналы и мельницы представали перед глазами как реальные. В своих мечтах девочка уносилась в безграничные дали, которые находили отражение в рисунках. Особенно Ханне нравились города: она проектировала мегаполисы будущего с фантастической архитектурой и населяла их инопланетными существами. Девочка буквально жила в этом нереальном мире, временами теряя связь с действительностью.