Шрифт:
Мама по телефону беспокоится:
– Чем ты там занимаешься одна, а то приходи к нам потеснимся.
– Да куда к вам? Я смотрю объявления, может работу подыщу.
– Да кто тебя возьмёт, ты же ничего не умеешь. Говорила я – учись дальше, нет – тебе замуж поскорее нужно было. Доктор тебе понадобился, а он – вон, твой доктор, теперь где? Все они такие эти доктора. Вокруг них медсестёр сотни вьются.
– Ну, ладно мам, ты это уже сто раз говорила.
– Говорила и ещё повторю. А ты слушай, ума набирайся.
Звонки от мамы всегда одинаковые. Ругает постоянно. Будто не она когда-то говорила – “Смотри Вера, упустишь такого парня, он ведь будущий врач. Неплохо бы в семье врача иметь?“ А теперь вот, наоборот всё перекрутила.
И снова пустота. Телевизор, диван. Несколько раз Вера смотрела на недопитую бутылку коньяка. Сразу вспоминался неожиданный гость из бара и Вера, чтобы снова не влипнуть в какую-нибудь новую историю, старалась бутылку спрятать поглубже в шкафу. С глаз долой.
Чем дальше, тем грустнее всё рисовалось. Перспектива найти работу казалась призрачной. Вера понимала, никуда её не возьмут, если только уборщицей или…в общем, всё очень грустно.
Покопалась в памяти, кто из знакомых мог бы посодействовать. Достала старую записную книжку, где телефоны ещё городские записывала. Открыла блокнот на первой странице, сразу, окруженное звездочками, нарисованными блестящей пастой, имя. Если по-хорошему, Вера должна была вспомнить его первое из первых, но почему-то не вспомнила.
Астахова Лариса – жирным шрифтом – лучшая подруга.
Вера кинулась к телефону и быстро набрала номер.
– Алё, кто это, алё?! Сделай потише музыку! Да подожди ты Мурзик, я ничего не слышу! Алё говорите! Та ити её мать, Мурзик, ты видишь я разговариваю!
В первые мгновения Вера решила, что не туда попала, но высокие нотки Ларискиного голоса трудно было с кем-то спутать. Учительница в младших классах, она разговаривала так, что дети всегда слышали её с первого раза и конечно же ходили по струночке. Она – добрая учительница, только очень громогласная. То, что она кричала в трубку не было удивительно, но было удивительно, что именно она кричала.
– Мурзик, мне так не удобно повернись! Да, черт подери, какого ты делаешь, я тебе сказала боком, а ты как!
– Алло Лариса? – неуверенно проговорила Вера.
– Кто это? Говорите громче, я вас не слышу!
– Лариса это я, – не успела она договорить, как услышала на том конце провода трёхэтажную матерную брань.
Потом всё затихло и снова:
– Алё! Алё! Ку-ку!
– Лариса это – я!
– Верка, ты что ли, мать её, каким ветром, сколько зим! Вспомнила, значит подругу! А я тебе говорила – ты ещё обо мне вспомнишь! Ну, рассказывай, чего там у тебя стряслось. Просто так ведь не позвонила бы, а? Нет, не позвонила. Я же тебя как облупленную знаю. Когда всё хорошо – так Лариска, зачем тебе Лариска. Как прижучил видать тебя твой Боренька, ты обо мне и вспомнила, правильно?
– Боря меня бросил, – заныла Вера, – ушел к молодой медсестре.
– Ааа, вот так вот! А я знала, я знала, что так будет, я говорила!
Вера совсем расслабилась и стала плакать в трубку:
– А теперь, какая разница? Я совершенно одна, даже Дашка не хочет со мной быть.
– Так Полякокова, а ну не ныть. Мурзик собирайся, поедем её спасать!
– Какой Мурзик, – проплакала в трубку Вера, – кот что ли, ты кота завела?
– Ты с дуба упала? Я же не старая дева, чтобы котов заводить. Мурзик это Марат – мой любовник.
– Что? – не поняла Вера.
– Что слышала! Короче, через полчаса мы с Мурзиком у тебя.
Потом гудки. Вера смотрела на трубку как на собеседника, и словно запоминая Ларискины слова, повторила:
– Они с Мурзиком – у меня.
Глава 5
И правда, прошло не больше получаса, когда в дверь стали не только звонить, но и стучать, руками и по всей вероятности, ногами.
– Полякова открывай! – послышалось за дверью.
Чтобы не напугать соседей громкими звуками, Вера поспешила в прихожую, поскорее открыла дверь.
Картина, которая предстала перед взором в другое время повергла бы в шок или состояние близкое к нему, но в свете обстоятельств Вера лишь приоткрыла рот и выдавила:
– Ларис…ка.
Что-то высокое, яркое пронеслось мимо, а вслед за этим ворвался аромат дорогого парфюма и пивной душок. Это неизвестное пока существо уже из кухни закричало:
– Рассол есть! У меня сушняк, у Маратика тоже! Дай водички!
При этих словах в проёме показался парень лет двадцати пяти, возможно он был младше, а может и старше. По его щуплому телосложению и улыбчивому лицу с явными признаками народов Азии сложно было точно сказать, какой у него возраст. Улыбаясь и кланяясь, он вошел в квартиру и остановился в прихожей.