Шрифт:
В разноцветных панцирях — красных, алых, светло-зеленых — они то погружались, то всплывали, то вновь исчезали под водой, увлекаемые течением, словно красные кленовые листья, когда дыхание осенней бури над горою Каннаби лист срывает с деревьев и несет к речке Тацута... [372] Вода прибила их к запруде, перегородившей реку; дальше пути им не было. Трое из этих несчастных, все в алых панцирях, безнадежно запутались в вершах для рыбы.
Воины Исэалые панцири носят -пусть же теперь,как золотые рыбки,бьются в рыбачьих вершах! —372
...лист срывает с деревьев и несет к речке Тацута... — Река Тацута, протекающая у подножья горы Каннаби, в краю Ямато (современная префектура Нара), славится красотой растущих здесь японских кленов, красные листья которых, опадая с наступлением осени, образуют на поверхности реки как бы сплошной красочный ковер. Этот пейзаж издавна служил темой японской лирической поэзии.
глядя на них, сложил стихи Накацуна.
То были Гохэй Курода, Дзюро Хино и Ясити Отобэ, все родом из Исэ. Рассказывают, что Хино, закаленный, бывалый воин, вонзил конец своего лука в расщелину скалы, выбрался на большой камень-валун, а затем вытащил из воды обоих своих товарищей и так спас их от смерти.
Наконец воины Тайра достигли берега и теперь с боем прокладывали себе путь в ворота храма Бёдоин. Ёримаса уговорил принца воспользоваться сумятицей боя и бежать по дороге, ведущей в Нару. Сам же он, его сыновья и вассалы остались, чтобы задержать преследователей.
Несмотря на преклонный возраст, Ёримаса бился отважно, но стрела вонзилась ему в колено, и рана была глубокой. Тогда он спокойно решил сам лишить себя жизни, но в это время в воротах храма на него напали сразу несколько вражеских воинов. Увидев, что отец в опасности, его младший сын Канэцуна бросился на помощь, дабы отец успел удалиться. Он скакал налево, направо, отчаянно сражаясь, чтобы дать отцу возможность уйти. В тот день на Канэцуне был темно-синий парчовый кафтан и панцирь, скрепленный толстым шнуром крученого китайского шелка; конь под ним был саврасый, а седло украшено позолотой. Но в разгар битвы стрела, пущенная Таро Кадзусой, самураем дворцовой стражи, ударила его прямо в лоб. Пошатнулся Канэцуна; и в этот миг Дзиромару, паж Кадзусы, молодой, сильный воин, ударив хлыстом коня, подскакал к Канэцуне. Поравнявшись, они схватились и оба рухнули наземь [373] . Канэцуна был тяжко ранен, но недаром славился силой — он сдавил юного Дзиромару, прижал к земле, снял ему голову и уже хотел было снова вскочить на ноги, но тут на него обрушилось больше десятка вражеских воинов, и Канэцуна пал мертвый.
373
...Поравнявшись... оба рухнули наземь... — Здесь впервые в японской литературе дается описание типичного поединка средневековых японских воинов, как он происходил в те времена.
Его старший брат Накацуна тоже был весь изранен; отступив к беседке над прудом, он сам лишил себя жизни. Тосабуро Киёти-ка отрезал голову Накацуне и спрятал под настилом беседки. На-каиэ, чиновник Летописной палаты, и его сын Накамицу тоже бились отчаянно и сразили многих воинов Тайра, пока наконец сами не пали. Отец Накаиэ, Тосиката, был Главным телохранителем при наследнике трона. После его смерти Ёримаса взял Накаиэ на воспитание и взрастил с великой любовью. И вот теперь, храня верность приемному отцу, Накаиэ отплатил ему за многолетнюю заботу собственной жизнью. Поистине горестная судьба!
Ёримаса подозвал Тонау, одного из воинов Ватанабэ.
— Снеси мне голову! — приказал он.
Но Тонау не решался отсечь голову господину, пока тот жив.
— Я не в силах сделать это, господин мой! — ответил он, горько плача. — Я исполню ваш приказ, но только после того, как вы сами лишите себя жизни!
— Понимаю! — отвечал Ёримаса. Он повернулся лицом к закату, молитвенно сложил ладони и десять раз кряду громко провозгласил: «Славься, о будда Амида!» Потом он произнес прощальные стихи — и было то и прекрасно, и скорбно!
Пусть древом упавшим в земле буду я истлевать, не зная цветенья, — всего тяжелее из жизни уйти и плодов не оставить...
Таковы были его последние слова перед смертью. Затем он приставил кончик меча к животу, нагнулся вперед так резко, что меч, насквозь пронзив его тело, вышел сзади, и Ёримаса испустил дух [374] .
Не каждый способен слагать стихи в такую минуту! Но Ёримаса любил поэзию с юных лет и даже в смертный час не забыл своего искусства. Тонау отрезал голову господина и, плача, привязал к ней камень. Таясь от врагов, он пробрался к реке и погрузил голову Ёримасы глубоко в воду.
374
Место самоубийства Ёримасы по сей день отмечено памятной стелой.
Самураи Тайра не жалели усилий, стараясь во что бы то ни стало схватить Киоу, взять его в плен живым. Понимая это, Киоу бился отчаянно, тяжко раненный, он сам покончил с собой, вспоров живот. А монах Гэнкаку из храма Энманъин, как видно, уверенный, что принц уже отъехал на безопасное расстояние, мечом и алебардой проложил себе путь к реке сквозь гущу врагов, прыгнул в воду и, не выпуская из рук оружия, выплыл у противоположного берега. Там он взобрался на высокое место и крикнул громовым голосом:
— Сюда, витязи Тайра! Или не хватает силенок? — И с этими словами пустился в обратный путь, к обители Миидэра.
Меж тем Кагэиэ, бывалый, опытный воин, догадался, что в сумятице боя принц бежал по дороге, ведущей в Нару; он не стал сражаться, а, нахлестывая коня, горяча его стременами [375] , помчался вдогонку принцу; следом за ним устремилось более пятисот его воинов. Вскоре, как и ожидал Кагэиэ, его отряд догнал принца, скакавшего под охраной тридцати всадников. Противники сошлись у ворот храма Комё'дзэи. Воины Кагэиэ обрушили на беглецов целый дождь стрел, целясь в принца. Одна из стрел — чья именно, так и осталось неизвестным, — вонзилась принцу в левый бок, он свалился с коня, и ему отрубили голову.
375
...горяча его стременами... — У японских средневековых рыцарей не было шпор; чтобы пустить коня вскачь, всадник просто колотил его в бока металлическими стременами.