На восстановление надписей ушло битых два часа – на очистку, на покраску, удаление клякс и наплывов. Оставалось пройтись по деревне и снять видео – на случай тоски.

Кожемякин, собрав малярные принадлежности, подошёл к косогору, присел на лавочку. Внизу, у реки, дымился костер. Физик лежал поверх одеяла, а за кустарником стоял теперь чей-то внедорожник. Двое типов, прячась за машиной, вроде как наблюдали за Физиком. За рекой к тому же стоял катер. Двое мужчин надевали акваланги, третий говорил по телефону, размахивая рукой.

Физик был в интересном положении: за ним наблюдали от внедорожника, в то время как за рекой кто-то решил вдруг поплавать с помощью акваланга. Михалыч вскинулся с лавки и полетел косогором к реке, забыв о видеосъёмке, и вскоре, водя боками, уже стоял возле палатки. Катер и внедорожник с этого места было не видно. Физик лежал, обмахиваясь от комаров березовой веткой, и был явно расстроен. Возможно, причиной тому был ранний июньский гнус – комары как-то особенно не любили его с самого детства.

А того потянуло на философию:

– Жизнь такова, что живым из неё никак не вырваться…

– Что ты молчишь-то всё!

Физик вынул из кармашка на плавках плоскую баночку и, указав на неё пальцем, продолжил:

– Поэтому приходится носить с собой это…– Он усмехнулся. – В моей смерти прошу меня не винить…

– Рассказывай!

Но Физик не торопился рассказывать. Его могла разлюбить жена, он сам мог запутаться и теперь не знал выхода из положения. Это был всё тот же упертый тип, однако теперь это было заметнее. И как бы Михалыч ни старался, приводя веские доводы, Физик лишь супился, смотрел по сторонам и молчал.

Затем он вернул баночку в кармашек плавок, поднялся и пошёл к реке. Вошел по грудь, поплыл и тут же, взмахнув руками, ушёл под воду. В толще воды мелькнули светлые ласты.

Кожемякин метнулся на выручку. Пара взмахов руками – и вот оно место. Михалыч нырнул, глядя во все глаза, – не нарваться бы на нож.

Еще глубже – и вот он, Физик. С открытыми глазами. Михалыч подхватил его со спины, оттолкнулся ногами со дна и стал грести под себя. Добрался до берега, вынес Физика волоком из воды – тело оказалось тяжелым – положил на песок, стал делать искусственное дыхание. И тут чьи-то жёсткие руки дернули его от Физика.

Физик лежал на песке. Кожемякин стоял рядом. Двое полицейских надевали на него наручники.

– Вы что творите! Помогите ему!

Слушать его не хотели. Нагнули вперед и силой подвели к бело-синему «Луноходу», посадили в задний отдел, закрыли дверцу.

Физик недвижно лежал на песке, полицейские бродили вдоль берега. К ним подошли двое от внедорожника.

Кожемякин кричал, глядя в дверное оконце. Но его не хотели слушать.

Полицейские наконец вернулись. Машина дернулась, пошла в гору, ворча надорванной требухой. Двое мужиков смотрели от внедорожника, и это выглядело как-то особенно.

…Михалыч сидел теперь в камере на замке. Что же делать? Как поступить? А главное – назваться или промолчать? Снаружи донёсся телефонный звонок. Сержант – было слышно – бросился коридором к телефону:

– Гуща слушает… Поднять? Будет сделано…

Трубка шлёпнулась в гнездо, раздались шаги. Затем открылась дверь: в проёме стоял сержант.

– Идём… Шаг влево, шаг вправо – попытка к побегу.

Сержант либо шутил, либо не знал других слов. Кожемякин вышел из камеры, лестницей поднялся на второй этаж, возле двери с надписью: «Начальник отделения» остановился. Сержант пыхтел сбоку. Дёрнув дверь на себя, он втолкнул Кожемякина внутрь.

За столом сидел тот самый мужик, лет за тридцать, в штатском. Он что-то писал. Именно он с этим Гущей-сержантом напялил на Михалыча кольца. Сержант забрал наручники и вышел. Мужик достал из стола свои, прицепил Кожемякина за правую руку к трубе отопления и продолжил писанину.

Соображалось, однако, как-то не очень. Бросало то в жар, то в холод, верхняя губа ощущала выдыхаемый из носа воздух – явный признак подступающей лихорадки.

– Мне бы таблеточку аспирина…

– Не держим.

– А презумпция у вас имеется?

– Пошути у меня…

Мужик не переваривал шуток на профессиональные темы, поэтому Михалыч решил тихонько его добивать.

– Я тоже не шучу. Назовитесь. Это моё законное право.

Мужик поднял голову и отчётливо произнес:

– Старший опер Иванов…

– С утра ходит без штанов…

Иванов ничего не сказал на это и продолжил писанину. Потом проговорил:

– Я исхожу из собственных убеждений. Ты оказался на месте преступления, у тебя нет документов.