— Прилетели! — выдохнул Кузьмич и затрясся от смеха.

Удивительно, но никто из тех, кто получил пулю от Котова, не сгиб.

Ранило троих, и довольно серьёзно, унтер Нижевский потерял много крови, но живые же.

Подпоручик Костенчик тоже отделался лёгким сотрясением да ссадиной.

«До свадьбы заживёт!» — уверила его сестра милосердия. Тот густо покраснел, и сестричка вволю повеселилась.

В чужой шинели, с головой, обвязанной бинтом, порученец предстал перед Авиновым.

— Виноват, господин капитан, — пролепетал он. — Я покрыл несмываемым позором мой полк…

— Полноте, поручик! — парировал Кирилл. — Это война, а на ней не бывает сплошных побед и парадов. Так это правда, что Корнилов меня вызывает?

— Так точно! — приободрился Костенчик. — Мне было приказано доставить вас в Ставку, вот только… Я не знаю теперь, как исполнить приказ. Аэроплана больше нет…

— Как это нет? — комически изумился Томин. — А «Сашка» мой? — Он двумя руками указал на «Александра Невского». — Прошу садиться!

Уломав порученца, доложившись Туркулу, попрощавшись с текинцами, вся честная компания отправилась на посадку.

Насчёт Елизара Кузьмича договорённости не было, но Исаев оказался твёрд: уж лучше он будет рядом с его высокоблагородием, а то мало ли…

Туркул поддержал ординарца, озабоченно предполагая, что вторая попытка — или четвёртая по общему счёту — может и удаться.

На что Кузьмич дал достойный ответ: «А от хрена с морквой!»

Пока летели, успели отдохнуть от трудов воинских.

Сначала-то разговоры вели, обсуждали коварство «красного шпиона», а после как-то сразу уморились, пригрелись, да и задремали.

Авинов залёг в отдельной каюте, в шутку зовомой «капитанской», где обычно проявляли снимки после аэрофотосъёмки.

Кирилл устроился на тощем матрасике, укрылся шинелью, да и заснул.

— Кхым-кхум, — расслышал он сквозь сон. — Подъём, ваш-сок-родь. Ростов.

— Спа-асибо, Кузьмич, — раззевался Авинов. — Хоть выспался.

На аэродроме его поджидал легковой «Руссо-Балт» с усатеньким водителем.

Исаев поглядывал на шоффера с подозрением, но Костенчик того сразу узнал и пригласил садиться.

Елизар Кузьмич замешкался, видимо, сомневался старый — а верно ли он поступил, набившись капитану в сопровождающие и телохранители? Ведь не к кому-нибудь направляемся, а к Самому!..

А вот Кирилла сомнения не мучили, и он пропустил Кузьмича вперёд. Хотя и у самого нервы на взводе находились.

По дороге он велел себе успокоиться.

Чего так нервишки-то расходились? Боевой офицер, а дёргается, как истеричная дамочка. Стыдно-с.

Ближе к особняку, выделенному под резиденцию Верховного правителя, улицы были перекрыты усиленными патрулями, а на перекрёстках угрюмо почивали броневики «Остин-Путиловец», готовые разбрызгать горячий свинец по врагу.

Бородатые казаки, сидевшие верхом, аки кентавры, свесились с сёдел, зорко оглядывая пассажиров «Руссо-Балта», узнали адъютанта и молодцевато козырнули:

— Езжайте, ваше благородие.

Машина неторопливо миновала решётчатые ворота и остановилась у невысокой лестницы, украшенной парой каменных львов, щербатых от пуль.

Авинов внезапно ощутил в себе то самое состояние, что всегда помогало ему в бою, — холодное, ледяное спокойствие.

Ну и слава Богу, а то трясётся, как студень…

А он разве не в бой идёт?

Да, этот лощёный подпоручик ведёт его не к врагу, а к вождю, но… Вот именно.

За него-то, за «Великого Бояра», и будет бой.

Хоть костьми ляг, а обрати Лавра Георгиевича в свою веру, сделай товарищем и союзником!

— Побудь здесь, — тихо сказал Авинов оробевшему Исаеву.

Тот кивнул только, чувствуя себя неловко.

Проследовав к личным покоям Верховного правителя, Кирилл сдал свой маузер охранникам — огромным молчаливым парням, постучался в высокую дверь и вошёл.

Корнилов стоял у окна, выходившего в заснеженный вишнёвый сад, стоял задумчив и строг.

Сухощавый, с раскосинкой, с бородкой своей, весьма смахивавший на азиата, коим наполовину и родился, Лавр Георгиевич был одет, как всегда, — в защитный френч и синие бриджи, заправленные в сапоги, начищенные до зеркального блеску.