–Хорошо, я приду…

–Я верю тебе, Малыш, верю. Обещаешь? Ты мне обещаешь, что придёшь? – Мальчик доверительно вскинул вверх ресницы. Его красивое лицо умоляло, но оно было нелицемерное, доброе. Он ведь тоже любил своего старшего брата.

–Да, – выдохнул Малыш. «Как он прекрасен, он уподоблен моему Иисусу, он так величественен и благороден… И я люблю его, очень люблю… И не хочу огорчать его сегодня и никогда… И никогда, никогда не огорчу, чтобы ни произошло… Пусть я один буду страдать, но не он, только не он…», – невольная мысль горячо обожгла пылающий ум. Такая яркая зависть вдруг вырвалась, но не чёрная, а вдохновенная и возлюбленная. Они с матерью ушли, а он остался на думах тайных, непростых. И эти думы имели тайный характер, который он никогда никому не показывал.

–Чего же ты опасаешься, сынок? – Спросил осторожно слуга.

Малыш промолчал. Не хотелось говорить.

А Ортонсольз повторил свой вопрос:

–Чего же ты опасаешься, сынок?

–Я не такой, как они, – грусть упала вниз, как приговор, она задела чувство и ранила слишком больно. – Но я не могу, не могу огорчить своего любимого брата, он ведь Ангелочек, а разве ему свойственно грустить в свой день рождения?

–Ты лучше всех них, поверь, Малыш! Лучше… – Слёзная жемчужина скатилась по щеке мужчины и застыла. Он не в силах подать законное утешение для великого страдальца. А что, что он мог подать этому маленькому мальчику?

–Для тебя…

–Нет… Ты достоин участи богов, поверь мне старику…

–А удостоился участи жалкого ничтожества… – О! как взглянули его лучистые глаза на Ортонсольза! Сильно! Страстно! И столько в них непревзойдённой боли и страдания! Неужели эти мучения так глубоко сидят внутри него?! – Эх, – ещё более тяжкий вздох разбил воздух комнаты, которая скрывала все тайные страдания, – ладно, я пойду, не хочу огорчать Энтони в такой день… Он не должен печалиться, потому что его судьба не потерпит поражение…

–Я буду рядом с тобой, всегда буду рядом, – только и смог произнести добрый слуга. А что он мог ещё предложить?! Или готов отдать себя на страхи, крутящие мозги Гумисоля?! О, готов, готов! Да вот только некому принять сию жертву, кроме Иисуса! – А может, мы с тобой пойдем, погуляем?

–Нет, я обязан служить брату… Я не один… Я с Ним… – Малыш на секунды прижался к Ортонсользу, потом посмотрел на Иисуса, Тот спокоен и молчалив по-прежнему, но Его глаза сияли чистотой подлинного чувства. Малыш поверил Ему, и смело шагнул в гостевую комнату, где уже с нетерпением ожидали Гумисоля.

–Где твой легендарный Малыш? – Кричали озорно и дерзко детские голоса. Им не терпелось увидеть мальчугана, которого любил Энтони младший. – Где он? Мы требуем показать нам Малыша! Где он? Эй, Малыш, покажись! Не прячься….

Дверь распахнулась…

И все затихли, как по команде. Перед изумленными взорами предстал гений высокого мастерства и просто несчастный Малыш. Он растерялся под суровыми и ошеломлёнными взглядами тех, кто сейчас так скверно рассматривал его, но бодрый голосок любимого брата вывел из оцепенения. – Это мой брат! Иди ко мне! и никого не бойся! Малыш, я познакомлю тебя со своими друзьями… И пусть только хоть один посмеет тебя не любить…

Никто не засмеялся и никто не проронил ни единого слова, смолкли моментально. Все ждали чего-то необычного, как по команде следили за Малышом, который чувствовал себя весьма неудобно среди этих прекрасных снаружи детей. Однако их распирало явное любопытство, им хотелось познать сущность такого человека, непохожего на них, ведь он совершенно иной.

Внезапно Малыш заметил красивую девочку с рыжими кудрями, её серо-зелёные глаза презрительно и насмешливо оценили его несвойственный образ, но эти восхитительные глаза пронзили мальчугана насквозь так явственно, что он сразу же потонул в них. Потонул незаметно, глубина любовного величия уже не позволила ему выплыть на берег.

Любовь зажгла великое пламя в сердце в эту трагическую минуту! Сие безответное чувство осталось в Гумисоле до последнего вздоха. Хотя он знал, что любовь принесёт ему нечеловеческие страдания, неизмеримо-тягостные. Но ей была не нужна его любовь.

Разве могла она, девочка с таким величественным телом, такая безупречная и независимая, совершенная и гордая, принять любовь такого жалкого и униженного человека, человека, который пришел в мир для них, красивых и тщеславных, чтобы пробудить итог разумного сострадания и милосердия в жестоких и высокоумных сердцах, сердцах, лишённых чувств добра и света. И чем больше она, Розалина, его ненавидела и презирала, тем сильнее и крепче он, Гумисоль, её любил и мечтал о невозможном для него. Он сник, понимая, что недостоин сидеть с ней рядом, что его убожество слишком ярко подчёркивает её совершенство, но Энтони младший сказал ему уверенно:

–Ты сядешь здесь! вместе со мной и Розалиной! Я так хочу!

Ноги подкосились, ему пришлось присесть на стул между ними. Замер. Все движения погасли на моменте, который довелось испить таким болезненным вздохом своего великого и благородного сердца, но сердца, пронзённого болью души, коя усугубляла покровительство мрака.

Розалина брезгливо фыркнула и этот пронзительный шёпот, неслышимый никому, только одному Малышу, пригнул всю его сущность так болезненно и мучительно книзу, что он едва не задохнулся от испитого унижения.