Не знаю, кто начинает двигаться первым. В один момент я прикладываю все усилия, чтобы не пялиться на его рот, набираясь смелости спросить про сон, а в следующий оказываюсь под ним.

Стоило бы поразиться, но нет. Думаю, я знала, покидая безопасность собственной спальни, что в конце концов, каким бы то ни было образом, попаду сюда — на смятую постель Пола Лэнгдона, когда он сам нависает надо мной.

Он смещает вес на левую руку, используя правую, чтобы прочертить линию от моего виска вниз к уху. Его палец продолжает своё неспешное движение вниз, скользя по ключице. И замирает, когда добирается до края халата.

— Тебе не следовало приходить, — шепчет он, прослеживая глазами медленные круги, которые вырисовывают его пальцы.

Я с трудом сглатываю.

— Я слышала тебя. Мне показалось… — будто ты нуждаешься во мне.

Он качает головой, будто бы отвечая нам обоим, что ни в ком не нуждается, но мы-то лучше знаем.

Я лежу, ничего не произнося, думая, осмелюсь ли задать вопрос прямо. После разговора с Линди о том, что никто никогда нормально не спрашивал его в упор о случившемся за рубежом, я понимала, что настанет время, когда мне придётся спросить. Ему нужно об этом поговорить — просто он ни разу не получал шанса. Совсем.

Но мне следует двигаться неторопливо. Всё это так давно зарыто в нём, что излишняя пытливость приведёт лишь к тому, что он оттолкнёт меня. Как в случае с его отцом и всеми остальными, кому он был дорог.

Может быть, сейчас не время.

Потому что сегодня ночью… сегодня ночью по нему не скажешь, что он жаждет этого разговора. И когда он впивается в мои глаза горячим, обжигающим взглядом, я тоже, если честно, не особо к нему рвусь.

Голубые глаза вопрошают о том, чего он не произносит вслух. Ты хочешь меня?

Мой ответ также лишён слов.

Но я убеждаюсь, чтобы мои желания были отчётливыми.

Скольжу рукой вокруг его шеи, смакуя ладонью колючесть безжалостно коротко остриженных волос.

Я тяну его голову вниз. Он тут же приходит в движение.

На сей раз поддразниваниям нет места, когда он своими губами торопливо побуждает меня открыться, проскальзывая внутрь, чтобы заявить права на мой язык. Я издаю слабый стон, закидываю обе руки ему на шею, когда он уже увереннее перекатывается на меня, придавливая к мягкости матраса.

Наши рты движутся лихорадочно, беспокойно — как и мы в стремлении оказаться ближе друг к другу. То ли один из нас, то ли оба, мы сбрасываем перекрученную простынь с пути и одновременно стонем, когда его бёдра внедряются между моих ног.

Теперь мой халат бесполезен. Он едва прикрывает плечи, а наобум завязанный узел не в силах тягаться с нашими телами, похоже, настроенными оказаться так близко друг к другу, насколько это вообще возможно. Халатик, распахнувшись, падает. Его рука находит мою талию, неспешно лаская через тонкую ткань топа, и от этого становится трудно дышать. Пол проявляет сдержанность, которой я не ожидала, не касаясь в тех местах, где мне это нужно, только мучая меня томительными поглаживаниями бёдер и поясницы.

Мои же руки неутомимо бродят по его плечам и линиям спины, преклоняясь перед тем, как напрягаются и расслабляются его мышцы в тот момент, как он смещается надо мной.

Когда его палец, наконец, пролезает под футболку на пояснице, я в вожделении выгибаю спину, и его рука сдвигается так, что ладонь придерживает мою небольшую спину. Его пальцы тёплые, а их простое прикосновение делает что угодно, но только не успокаивает.

— Господи, — бормочет он, скользя ртом вниз по моей шее. — Почему с тобой так хорошо?

Я пытаюсь сказать ему, что мне тоже хорошо с ним — даже больше, чем хорошо — но его рот вновь оказывается прижатым к моим губам, и он целует меня долгим дурманящим поцелуем, пока я едва не лишаюсь мыслей.

Он сдвигает нижнюю частью своего тела, и мои глаза распахиваются, когда до меня окончательно доходит то, о чём раньше я могла только смутно догадываться. Пол Лэнгдон твёрд и готов, и мы ровно в двух очень тонких слоях одежды от того, чтобы пересечь чрезвычайно важную черту.

И мне хочется её пересечь. Мне действительно очень хочется переспать с Полом, пусть это всё и неправильно, учитывая тот факт, что его отец платит мне за пребывание в этом доме. И я почти уверена, несмотря на грубые слова Пола, обращённые к отцу тем днём, Гарри Лэнгдон на самом деле не хочет, чтобы я занималась сексом с его сыном.

Но не поэтому мои руки нащупывают его плечи и толкают. Я отталкиваю Пола для его же блага. А не для моего.

— Пол.

— Оливия, — отзывается он благоговейным шёпотом, скользя губами вдоль скулы. Моё сердце сжимается. Господи, почему я должна быть такой обломщицей?