– Сейчас пойдем в «Аумайстер», – торжественно сообщает отец.

– Куда-куда?

– В «Аумайстер» – там лучший кофе в городе, прелестные дамы, пирожные. Много пирожных. Но еще больше милых дам.

– Милых дам, милых дам, – напевает Альберт.

Он обожает веселый нрав отца.

В возрасте двенадцати лет он любит пофилософствовать о религии и культуре на семейных обедах.

Отец с помпой представляет Альберта:

– Имею честь пригласить профессора Эйнштейна изложить нам свои соображения на выбранную им самим тему.

– Благодарю. Сегодня тема моей лекции – «Евреи-ашкеназы в свете некоторых скромных идей».

Семья приветствует его аплодисментами.

– Как всем нам хорошо известно, мы – евреи-ашкеназы. Ашкеназы сформировались как отдельная еврейская община в Священной Римской империи к концу первого тысячелетия. Согласно галахе, Шаббат наступает за несколько минут до захода солнца в пятницу вечером и продолжается до появления на небе трех звезд в субботу. Наступление Шаббата знаменует зажигание свечей и чтение благословения. Вечерняя трапеза обычно начинается с благословения, кидуша, произносимого на две халы. А завершается Шаббат на следующий вечер с благословением во время авдалы. В Шаббат нам запрещена любая работа. Мы созерцаем духовное начало жизни. Проводим время с семьей… Теперь пара слов о приеме пищи. Я предлагаю отказаться от свинины. Ее прекрасно заменит рубленое мясо в макаронах или в супе с клецками из мацы, а еще солонина с жареными картофельными латкес и сладким кугелем с сухофруктами, маслом и сахаром.

Вдруг он замолкает.

– И что? – спрашивает мать.

– Как всем нам хорошо известно, мы – евреи-ашкеназы. Ашкеназы сформировались как отдельная еврейская община в Священной Римской империи к концу первого тысячелетия.

– Альберт! – прерывает его мать.

– Пожалуйста, мама, не перебивай меня.

– Но ты повторяешься.

– Что есть, то есть.

– Я не могу воспринимать это всерьез, – говорит она.

– Того, кто несерьезно относится к мелочам, нельзя посвящать в серьезные дела.

– Думаю, мы уже наслушались, – не выдерживает мать.

Никто и никогда меня не поймет, говорит он про себя.

– Алгебра, – объясняет дядя Якоб, – это математика для ленивых. Если тебе неизвестна какая-либо величина, ты называешь ее иксом и делаешь все вычисления так, будто она тебе известна, потом записываешь полученное соотношение и в конце концов находишь икс.

Когда дядя Якоб подбросил ему теорему Пифагора, Альберт потерял покой. Он бьется над задачей двадцать один день, но все-таки доказывает теорему, не используя ничего, кроме своего собственного интеллекта.

Опуская перпендикуляр из вершины прямоугольного треугольника на гипотенузу, он обнаруживает подобие треугольников и приходит наконец к доказательству, которое так отчаянно ищет.

– В Мюнхене нет еврейской школы, – сообщает сыну Герман. – Поэтому ты пойдешь в Петерсшуле, народную школу на Блюменштрассе.

– Это ближайшая католическая начальная школа, – объясняет Паулина.

– Не еврейская? – уточняет Альберт.

– Католическая, – повторяет Паулина.

– Это хорошо или плохо? – допытывается Альберт.

– Не плохо, – отвечает Паулина.

Герман держит свое мнение при себе.

Альберт утыкается в книжку про Степку-растрепку. И запоминает стишок.

Для начала о хорошем.

В письме к своей матери Паулина сообщает: «Вчера Альберт получил табель, он снова закончил первым, отметки у него превосходные». И это притом что шульмейстер в своих методах не пренебрегает телесными наказаниями: он лупит детей, когда они ошибаются, отвечая таблицу умножения. А юный Альберт на дух не переносит строгого повиновения и дисциплины.

И за словом он в карман не полезет, если надо поставить на место высокомерных учеников и властных наставников.

Найти общий язык Альберту удается только с учителем Закона Божьего. Тот благодушно относится к Альберту. На его занятиях все идет хорошо до тех пор, пока учитель не приносит на урок здоровенный гвоздь. С гордостью он сообщает классу:

– Гвозди, которыми Иисуса прибивали к кресту, выглядели так же.

Эта наглядная демонстрация лишь подогревает антисемитские настроения среди школьников, которые без колебаний выплескивают на Альберта всю свою злобу.

За веру в правду и справедливость они дразнят его Честным Джоном. Но в ответ на издевки Альберт может только скривиться, смерить обидчиков саркастическим взглядом или выпятить дрожащую нижнюю губу. Он учится в такой же обстановке, как и многие забитые дети в то время, да и сейчас: атмосфера школы, как и всего общества, отравлена властью, дутыми авторитетами и страхом, более всего страхом. Противоядие одно – сидеть тихо.

Как и его отец, он старается держать язык за зубами.

В конце концов доходит до того, что главный задира-антисемит плюет в Альберта.