Следуя традиции, Птолемей сообщил придворным о восшествии на престол Филадельфа и призвал войско, чтобы оно утвердило его выбор. В Македонии эта церемония проходила быстро и без особых изысков. Солдаты выстраивались таким образом, чтобы кавалерия находилась справа, тяжелая пехота – в центре, а легкая – слева. Кандидат проезжал верхом вдоль строя, а затем возвращался и выслушивал вердикт. Птолемей не собирался придумывать что-то другое, но ситуация изменилась и простота вышла из моды.

В правление Птолемея Сотера Александрия была крайне унылым местом, и греки с ностальгией вспоминали веселую жизнь в Афинах и Коринфе, на каждой улице которых толкались гетеры и атлеты, философы и матроны. Они могли только сделать выбор между посещением театра или рассматриванием молодых девушек, двигавшихся в процессии в сторону храма Афродиты. Эти развлечения можно назвать по меньшей мере малосодержательными, и жители Александрии завидовали своим более удачливым египетским соседям, обитавшим за ее пределами. В их календаре было множество дней, посвященных различным божествам, и эти крайне религиозные люди старательно соблюдали все связанные с этими датами ритуалы и обычаи. «Тогда почему же, – шептались греки, – Птолемей так скуп на разные праздники и торжества?» Их разочарование росло еще и из-за того, что они зарабатывали деньги, которые их женщинам не терпелось потратить. Даже египтянам, населявшим Ракотис, один из кварталов Александрии, жилось ненамного лучше. Их сородичи, обитавшие по всему Египту, в том числе в Мемфисе и Фивах, постоянно отмечали тот или иной праздник, и только жители Александрии не могли последовать их примеру.

Заметив это недовольство и поддавшись стремлению давать и получать удовольствие, Филадельф решил отметить свое восшествие на престол, устроив нечто большее, чем скромный парад. Он собирался предложить александрийцам зрелище более великолепное, чем то, которое они могли увидеть в любом греческом городе, пышное торжество, главным участником которого должен был стать он сам. Отца эта его идея, впрочем, не очень впечатлила. Будучи рассудительным и бережливым македонянином, он полагал, что деньгам можно найти лучшее применение, чем организация развлечения для пустоголовых людей. По его мнению, лечь в постель без ужина было лучше, чем проснуться бедняком. Но он был стар, и спор утомил его, вследствие чего Филадельф добился своего.

Это празднество было первым и самым пышным из многочисленных торжеств, которые он устраивал на протяжении всего своего длительного царствования. Неподалеку от стадиона на высоте в 15 локтей был растянут огромный навес, под которым должны были разместиться выдающиеся иноземцы. Он был украшен малиновыми драпировками, а земля под ним была посыпана лилиями и розами, благодаря чему гостям, когда они шли к своим ложам, казалось, будто они находятся на прекрасном лугу. Поприветствовал посетителей Птолемей, Береника и Филадельф заняли свои места в пышной процессии, и она сдвинулась с места. Вереницу египетских и греческих богов, в том числе вынесенных из храмов изваяний Осириса и Птаха, Диониса и Зевса, возглавил Люцифер, утренняя звезда, а замыкал Геспер, вечерняя звезда.

Дальше шли силены, одетые в пурпурные и красные наряды, затем следовала компания сатиров, за которыми шли мужчина огромного роста, державший в руках золотой рог Амалфеи, и женщина поразительной красоты, несшая в одной руке пальмовую ветвь, а в другой – венок из персеи. Затем следовало изваяние сидящего на золотом троне Диониса в полный рост, которое несли 180 рабов. Его сопровождало множество жрецов, жриц и новопосвященных, а за ними несли изображение спальни Семелы, супруги бога. Вино лилось рекой, а музыка то затихала, то снова начинала играть. Каждый участник шествия казался зрителям более удивительным, чем предыдущие. Все соглашались, что такой великолепной процессии не было никогда прежде и не будет никогда впредь.

Но самое захватывающее зрелище было впереди. За всеми этими мифологическими персонажами следовала процессия зверей и птиц, никогда прежде не виденных в Египте. Сначала шла сотня массивных слонов, запряженных в колесницы по четверо, за ними следовали многочисленные буйволы, антилопы, сернобыки, страусы, гну, зебры и козы, на которых восседали мальчики, одетые колесничими, и, наконец, львы, пантеры, тигры, носорог и белый медведь. За животными шествовали слуги, которые несли попугаев, павлинов и фазанов из Эфиопии, скотники, которые вели быков из Индии, Аравии и с Кавказа, и пастухи, пригнавшие овец из Греции и Эфиопии.

Затем в шествии наметился небольшой перерыв. Радостные крики и перешептывания стихли, ведь приближалась царская семья. Наконец на улице появились Птолемей, Береника и Филадельф, шедшие за изваянием Александра, сделанным в полный рост. В толпе раздались радостные крики. Возгласы стали еще громче, когда прошел слух о том, что на голове Птолемея надета корона из 10 тысяч золотых деталей, затем зрители увидели другие золотые короны и венки на головах пажей и придворных дам, повозки, нагруженные золотом, и серебряный кратер, громыхавший позади одной из них. Процессия обошла город кругом, вернулась к стадиону, где задержалась для последнего действа. Птолемей в сопровождении телохранителя вышел в центр арены и получил от представителей стран и городов, освобожденных Александром от персидского владычества, в подарок золотые короны, которые должны были служить напоминанием о великой услуге, оказанной выдающимся полководцем всему миру.

Это стало прощальным жестом Птолемея, умершего уже через несколько месяцев. Смерть мудрого и доброго правителя оплакивали все жители Египта. Когда встал вопрос о месте, где должно быть погребено его тело, александрийцы были единогласны. Сема, построенная для того, чтобы стать гробницей Александра, тело которого все еще находилось в золотом саркофаге в Мемфисе, оставалась пустой, и македонские солдаты, последовавшие когда-то за Птолемеем в Египет, громко кричали, что их предводитель должен покоиться там же, где он жил. Сема стояла в центре города, выходя фасадом на улицу, на которой располагался храм Тюхе. Спустившись по лестнице в подземелье, благочестивый странник попадал, пройдя через некое подобие атриума, в саму гробницу. Над погребением возвышалась прекрасная часовня, к которой примыкали второстепенные святилища.

Ритуал погребения обоих тел, сопряженный с последним путешествием двух царей, первый из которых заложил этот город, а второй – достроил, получился крайне трогательным. Но эта церемония не была единственным проявлением сыновней любви Филадельфа к отцу – молодой царь провозгласил умершего богом-спасителем, установил в его честь государственный культ и приказал проводить в каждом четвертом году праздник в честь Птолемея Сотера. Александрийцы вполне одобрительно отнеслись к решениям Филадельфа и его пониманию сыновнего долга. Отец, ставший при жизни героем, заслужил приобщение к числу олимпийских богов после смерти. Ни греки, ни египтяне не видели ничего кощунственного или безосновательного в посмертном обожествлении, что подтвердил на практике и сам Птолемей, обожествив Александра. Конечно, в каждом из этих двух случаев обожествления некоторую роль играла политика. Первый представитель династии Птолемеев стремился объединить греков и египтян, а его сыну необходимо было упрочить права своего семейства на египетский престол.