Что касается египтян, то они считали женитьбу на сестре не только законной, но и желательной, ведь она позволяла обеспечить божественность происхождения наследника престола. Эта традиция была настолько сильной, что права на престол дочери, рожденной главной женой царя, при отсутствии прямого наследника мужского пола были более весомыми, чем те, которыми обладал сын царской наложницы. Подобная практика находила подтверждение и в религии. Царь, женившийся на сестре, следовал примеру Осириса, взявшего в жены свою сестру Исиду.

В нашем распоряжении нет источников, рассказывающих о вопросах, связанных с этим браком. Не знаем мы и о том, в каких отношениях друг с другом находились супруги, хотя, скорее всего, они были братско-сестринскими, и, пока Филадельф предавался утехам с любовницами, Арсиноя занималась управлением государством. Но их брачный союз, по крайней мере, стал поводом для еще одного дорогостоящего празднества, во время которого царь олицетворял для греков Адониса, его жена и сестра – Афродиту, а для египтян они были Осирисом и Исидой. Таким образом, торжественная процессия знаменовала как земной союз, так и связь с божественным началом. Царскую чету, сидевшую на золотых тронах, пронесли по улицам города. Перед ними шли ставшие уже привычными жрецы, а за ними – столь же традиционные диковинные звери и птицы. Рядом с царским троном шли верховные жрецы храмов, причем некоторые из них несли драгоценные свитки Тота, а другие – изображения греческих и египетских богов. За царем и его супругой следовали многочисленные певцы, прорицатели, писцы, хранители храмовых одеяний, пророки и толкователи оракулов.

За этим празднеством последовали другие торжества. Жена Птолемея I и мать Филадельфа и Арсинои II Береника скончалась, и придворные тунеядцы стали перешептываться о том, что Исида перенесла покойную царицу на небеса. Праздник в честь Осириса стал удобным поводом для того, чтобы отметить данное событие, и венценосные супруги решили обставить это торжество с подобающей ему пышностью. Все жители города собрались, чтобы посмотреть на торжественную процессию и хотя бы мельком взглянуть на царя и царицу. Среди зрителей оказались две дамы – Горго и Праксиноя. Увидеть процессию было непросто – толпа была такой плотной, что женщинам с трудом удалось найти себе местечко. «Ах, злополучная я! – расстроилась Праксиноя. – Разорвала я летнее платье! – А затем задумчиво добавила: – «Наши все дома», – так сват говорит, заперев новобрачных» [14] .

Наконец они смогли протиснуться, найти место и стали наслаждаться потрясающей процессией. Их выкрики и замечания сначала развлекали людей, стоявших по соседству, а затем стали их раздражать. «Да перестаньте, болтушки, трепать языком бесконечно», – потребовал один мужчина. Но дамы были родом из Сиракуз, а сиракузянки привыкли отвечать на оскорбления такими же выпадами. Горго [15] холодно взглянула на обидчика и с презрением в голосе поинтересовалась у подруги: «Что это? Кто ты такой? Мы болтливы?

Тебе что за дело?» Возможно, она сказала бы что-то еще, если бы певица из Аргоса не начала петь гимн в честь Адониса. Если в словах певицы отразилось общественное мнение того времени, то в тщеславии Филадельфа нет ничего удивительного – еще ни один смертный при жизни не удостаивался такой сладкой лести. «Мне ты сделал добро, Птолемей, – говорит Горго [16] , – с той поры, как родитель / Твой сопричислен к богам!» Затем она прошептала на ухо подруге: «Ах, Праксиноя, подумай, не прелесть ли женщина эта? / Знает, счастливица, много и голосом сладким владеет». Торжество завершилось, но дамам еще было на что поглазеть, и они потеряли счет времени.

Внезапно Горго заметила, что время обеда уже прошло, и неожиданно осознала, что муж ждет ее возвращения. «Он и всегда-то как уксус, – отметила она, – а голоден – лучше не трогай». Собравшись уходить, дамы обернулись в сторону царского дворца и прокричали: «Радуйся, милый Адонис, и к нам возвращайся на радость!»

Это было последнее из дорогостоящих торжеств, проведенных при жизни Арсинои, разделявшей нелюбовь отца к показушничеству и его уверенность в том, что доходы государства можно потратить на что-то более подходящее, чем бесполезные праздники и процессии. Брат и сестра поспорили по этому поводу, но Арсиноя вышла из этого спора победительницей, и Филадельфу пришлось подчиниться, хотя он наверняка был этим крайне недоволен. Убедить царя в необходимости экономить было нелегко – он считал взгляды, которых придерживался его отец, старомодными и превратно толковал причины, заставлявшие сестру гордиться ими. Главной целью правителя, по его мнению, было увеличение популярности, а основной задачей – устроение пышных и радующих глаз зрелищ. Организованные им празднества ошеломляли зрителей и стали его настоящим триумфом – никогда прежде Филадельф не чувствовал себя царем в больше степени, чем тогда, когда играл роль Адониса, и он надеялся, что александрийцы разделяют это его ощущение. Но переубедить Арсиною было невозможно: доходы Египта не были неиссякаемыми, и суммы, потраченной на одно торжество, было бы достаточно, чтобы удвоить численность армии или в четыре раза увеличить количество кораблей в составе флота.

Арсиноя понимала: если границы Египта, нуждавшегося в новых рынках, расширятся, то потребуется большее число людей и кораблей. Первый представитель династии Птолемеев присоединил к своим владениям Кирену, Финикию, Келесирию и Киклады, и царица убеждала брата в необходимости захватить западное побережье Красного моря и пройти дальше – во внутренние районы. Этот поход позволил бы лишить державу Селевкидов контроля над торговлей с Востоком. До этого времени никто не был в силах нарушить данную монополию: караваны из Индии отправлялись в Дамаск через Вавилон, а арабы добирались туда же через Петру и Иерусалим. Появление безопасных гаваней в Красном море и дорог, соединяющих порты выгрузки с Нилом, могло убедить торговцев предпочесть длительным караванным перегонам более дешевый и быстрый морской путь. Затем Александрия должна была заменить Дамаск в роли центра, из которого восточные торговцы станут разъезжаться в нужных им направлениях, что позволит египетской казне значительно обогатиться за счет транзитных пошлин.

Новых доходов должно было хватить для того, чтобы содержать эскадры и гарнизоны, необходимые для удержания береговой линии, а экономия могла покрыть стоимость развития захваченных территорий. Для того чтобы объяснить на Востоке преимущество морского транспорта над наземным, Филадельф отправил Дионисия в очень опасное путешествие. Тот должен был добраться до Черного моря, обогнуть расположенное с ним по соседству Каспийское и, двигаясь по следам Александра, попасть к Инду. Кроме того, царь приказал ему узнать у индийских князей, смогут ли они продать Египту боевых слонов. В долине Нила не было ни одного подобного животного, а победа Селевка в битве при Ипсе убедительно доказала, что слоны способны сыграть важную роль в победе в бою. Вряд ли Дионисию удалось бы достичь успеха на этом поприще – индийские правители соблюдали непонятную верность Селевкидам, которые были последними из всех соседей Птолемея, кто согласился бы протянуть ему руку помощи.