– Папа звонил.

Я не отвечаю.

– Я понимаю твои чувства, но он, по крайней мере, старается быть на связи. Другие отцы давным-давно наплевали бы, столкнувшись со стеной молчания.

Откуда ей знать про мои чувства? Я и сам себя не понимаю. Но мне не хочется ничего выяснять – это означает ввязаться в лишние разговоры. Взаимная неприязнь – тоже в своем роде совместное переживание, но нам это не поможет.

– Если он так хотел меня видеть, мог бы переехать с нами в этот свинарник.

Она обнимает меня за плечи и прижимает к себе. Я поднимаю локоть, желая отстраниться.

– Он старается.

– Это из-за него ты вынуждена заниматься всем этим, – говорю я, обводя взглядом кухню: ведерные емкости с мукой и сухофруктами, широченную печь и набор форм для изготовления многоярусных свадебных тортов.

– Меня не напрягает. Я отлично готовлю. Я нашла себе очень прибыльную нишу с высокой ценовой категорией. У меня есть опыт в маркетинге. Банк мне достаточно доверяет, чтобы я могла рассчитывать на стартовую ссуду. Все под контролем.

Она произносит это так расслабленно – надо слышать.

Мама еще не отошла от адреналинового всплеска после расставания. Реальность еще не накрыла ее. Когда это случится, рядом буду только я, увы. Я погуглил. Ей нужно выплеснуть гнев, иначе случится посттравматическое стрессовое расстройство, которое проявляется в беспокойстве, депрессии, а в конечном счете ведет к алкоголизму и наркомании.

Она наблюдает за тем, как я уминаю батончики один за другим.

– Тебе нужно выплеснуть гнев, – говорю я.

– И что мы с этого будем иметь? – спрашивает она, почему-то улыбаясь.

Мне не хочется распространяться на тему алкоголизма и наркомании, чтобы не сделать хуже, поэтому я перевожу тему.

– Что на ужин?

– Карри с нутом, рисом и овощами.

Я издаю стон – про себя. Она готовит его бадьями. Это полезно, сытно и дешево. Согласно официальной версии. Но меня тошнит от его вида, запаха и вкуса. Еще в нашем меню паста без ничего и суп с хлебом. Сочные стейки и ростбиф, остатки которого можно пустить на сэндвичи, а также доставка раз в неделю остались в далеком прошлом.

Она сверлит меня взглядом и готовится перейти в атаку, а я ностальгирую о моих любимых заказах на дом:

1. Пицца «Маргарита».

2. Сэндвич «Субмарина».

3. Начос. Сметану не надо.

4. Гамбургер со всеми прибамбасами. Свеклу не надо.

5. Пад Тай с курицей и соусом «Сатай».

6. Фиш-энд-чипс.

– Так что школа?

Вопрос застигает меня врасплох. При воспоминании о рыбе с картошкой фри к горлу подкатывает комок – запах уксуса, обжигающий бумажный сверток, кипарисы, обрамляющие парк, пристань, папа… сколько раз это было?

– Отлично.

– Разговаривал с кем-нибудь?

– Нет.

– Еще подружишься, Дэн.

– Это приказ?

Она предпочитает не замечать мою грубость.

– Люди не смогут тебя узнать, если ты не будешь разговаривать.

– Я собирался транслировать сообщения мысленно. Придется изменить концепцию, – говорю я.

Звучит гадко, но вылетает само собой, помимо моей воли.

Мама поджимает губы и прищуривается, всем своим видом как бы говоря: «Какой ты трудный, но я лучше приберегу свой гнев для вопросов поважнее».

От следующего раунда меня избавляет стук в дверь. Это конюшенный жилец. Ему на вид под тридцать – он лет на десять младше мамы. Разговаривает с легким акцентом кокни – звучит старомодно, но он держится так, точно это круто. Наверняка козел.

Оливер – его так зовут – обменивается приветствиями с мамой и выражает восхищение тем, как она преобразила кухню.

– Ее просто узнать невозможно, Джули. Я вижу, у вас здесь дело с размахом.

Он кто? Мистик, что ли? Специалист по гаданиям на свадебных тортах?

Они начинают болтать об Аделейд. И он не намерен сматывать удочки.

– Значит, вас здесь двое? – спрашивает он.

А его какое дело? Хочет взять в аренду свободные спальни?

Мама кивает.

– Мы с Робом недавно расстались.

Нет, только не личные откровения.

Неловкая пауза.

– Надеюсь, вы не против, что я там живу, – говорит Оливер. – Чувствую себя в некотором роде вторженцем.

И правильно делаешь, приятель.

– Ну что вы, даже не думайте. Аделейд обожала Летти. И она была очень привязана к вам.