В трубке стало тихо. Я не услышала — скорее догадалась, что Инна плачет. Чтобы отвлечь её от невесёлых воспоминаний, я не очень кстати спросила:

— А отец? У Тёмы ведь есть отец!

— У него бизнес какой-то сложный. Ему не до сына. Бедный Тёмушка, — Инна опять всхлипнула. — Мама по клубам порхала… прости, Господи, её душу грешную… Всё чего-то в жизни ей не хватало. Отец весь в работе…

Инна помолчала.

— Они сначала Тёмушку на день да на два оставляли, потом стали только на выходные забирать, а последнее время… Знаешь, он меня мамой зовёт.

Инна заплакала навзрыд, но я не осмелилась её остановить.

— Господи, прости нас, — сказала она еле слышно, когда чуть успокоилась. — Прости и не допусти, чтобы дети за наши грехи расплачивались! И Семёна прости, Господи.

На следующий день я забежала проведать Инну. Бледненький большеглазый Тёма не слезал у неё с рук.

— Его мало любили, — сказала Инна, когда ей всё же удалось отцепить Тёму от шеи и положить в детскую кроватку. — Вот он и болеет часто. И от сверстников в развитии чуть отстаёт. А теперь ещё и это…

Время летит незаметно. Чужие дети отличаются от своих тем, что вырастают быстро и легко.

Инна мне позвонила накануне первого сентября:

— Завтра Тёмушка в первый класс идёт! Представляешь?! Мы уже до школы дожили! Приходи к нам в обед попраздновать, а?!

Инна заговорила тише, явно прикрывая трубку:

— Я думала, Тёмин отец придёт, а он позвонил и сказал, что не сможет. Деньги на подарок с шофёром передал. Он не плохой… только с фирмой у него последнее время какие-то проблемы. И с жёнами ему никак не везёт. Так ты придёшь? — опять звонко защебетала Инна. — Тёмушка такой красивый в новом костюме!

Голос Инны звучал так счастливо, что я не задумываясь и даже не заглянув в график, выпалила:

— Конечно, приду! Обязательно! Кстати, как твоё здоровье? Мы так давно не виделись.

— Здоровье?! Да хорошо! Вся в хлопотах. Тёмушку весь год к логопеду водила — в эту школу не берут с дефектами речи, потому как школа супер-пупер! Зато мы теперь рыкаем, как тигры! Тёмушка… — глухо прокричала Инна, вероятно, отвернувшись от трубки. — Тёмушка, иди сюда, порычи тёте в трубку, как тебя научили. Не хочешь? А что? Стесняешься? У тебя же хорошо получается….

Мы ещё долго болтали по телефону о завтрашнем ответственном дне, а потом Инна неожиданно, без перехода спросила:

— А помнишь, я просила у Бога, чтобы он дал мне время Аннушку подрастить?! Теперь Аннушка взрослая: завтра увидишь — не узнаешь. Надо же, как жизнь обернулась… А то, что Бог мне ещё и Тёмочку даст…

В трубке что-то зарычало.

— Во! Ты слышала? Нет, ты слышала? Умница, Тёмушка! Целый год учились!

Инна что-то затараторила рычащему Тёмушке, он оставил в покое раскатистое «эр», ответил Инне, и они оба звонко засмеялись.

— Тёмчик, бегом на кухню, — услышала я в трубке приглушённый голос Инны. — А то чай совсем остынет.

«Целый год походов к логопеду! А я дочь даже к стоматологу не могу вовремя отвести, — устыдилась я. — Завтра же запишу её к врачу. Нет, послезавтра — завтра не могу».

— Ты слышала? Такого раскатистого «эр» даже у Аннушки никогда не получалось. Ох, и все-таки я волнуюсь — как всё завтра пройдёт? Кстати, сын обещает всю школу проучиться на одни пятёрки! Так что я теперь буду долго жить — должен же кто-то завтраки отличнику готовить!

Сегодня в перерыве вышел из поликлиники забрать в ателье свои фотографии. Рядом, у здания городского управления милиции, вдруг начали стрелять. Несколько автоматных очередей, потом пошли одиночные выстрелы. Центр города, рядом конечная остановка трамвая, полно народу. Кто-то в недоумении остановился, оглядывается, прислушивается, кто-то уже понял, что происходит и ищет место, где бы укрыться. Забегаю в ближайший подъезд жилого дома. Там уже стоят несколько мужчин. Подбежавший молодой парень в испачканной зеленью футболке, рассказывает, что у здания милиции идет настоящий бой. Он попал на линию огня, пришлось уползать по газону. Едва стихает пальба, бегу со всех ног назад в поликлинику. В коридор уже заносят раненых. На полу пятна крови. Люди в военной форме без каких-либо знаков различия просят остаться только хирургов, остальным немедленно покинуть здание. Хватаем свои вещи и пулей вылетаем на улицу. На выходе наталкиваемся на корреспондентов. В касках и бронежилетах с надписью PRESS на спине, они как будто специально поджидали нас с установленными на штативах камерами. Слышу иностранную речь. Вроде бы говорят на французском, но прислушиваться некогда. Нас снимают, и моя коллега — молодая дама, только что испуганно метавшаяся по лестнице, кокетливо поправляет шарфик на шее — «а вдруг соседи увидят в новостях»!

Около полудня пришла старшая медсестра и предупредила, что поступило распоряжение от военных к двум часам освободить помещение поликлиники.

Быстро завершаем работу и собираем вещи. Вездесущая и всезнающая Шурочка — наша техничка, уже в курсе, по какому поводу эвакуация. Во Дворце бракосочетаний, что через дорогу от нас на сегодня назначена свадьба какого-то знатного полевого командира. Собратья по оружию обеспечивают ему охрану по периметру. Наше здание попадает в «зачищаемую» зону. Вечером в теленовостях показывают счастливого жениха и его не менее счастливую невесту.